Инна Лесовая - Счастливый день в Италии

И совсем по–другому видел он теперь лицо Мики, уезжающего вверх на эскалаторе — странное, нестареющее лицо, с вечной улыбкой горбуна, которая так не нравилась Доре и в которой сейчас Зародыш распознавал ответ на любой свой вопрос. И он задавал, задавал эти вопросы, взахлеб, один за другим, а Мики улыбался, ласково и успокаивающе, пока не оказывался на вершине лестницы, пока не исчезали в чужом пространстве его курчавая голова, птичья грудь, белые пальцы, лежащие на черном поручне.

Бредовая надежда блеснула вдруг и ослепила Зародыша: исчезая навсегда из Дориной жизни, Мики должен появиться здесь, сейчас же, в этом городе, в доме, куда они едут. В своем песочном костюме, в рубашке того же оттенка, с плащом на руке. И Зародыш всей силой своего нетерпения стал торопить извозчика, подгонять лошадь…

Копыта били по остывшему булыжнику с ночной осторожностью.

— Милый Серж, — сказала Мать. — Он не в состоянии поверить, что кто–то может любить не его.

— Он очень талантлив, — сказал Отец.

— Да, конечно, — согласилась Мать и зябко потерлась о рукав мужа.

Коляска мягко покачивалась, будто спешила их убаюкать — последних, кто не спит в этом глубоко уснувшем городе. Ни одно окно не светилось, не шевелились за оградами листья. Только в небе, необычно черном и высоком, зябко подрагивали звезды.

— Как бы нам всех не перебудить, — сказала Мать. — Открывай тихонько.

Отец кивнул и помог ей выйти из экипажа.

Ключ в двери повернулся почти беззвучно. Не зажигая лампу, они осторожно поднялись по лестнице. Что–то скрипнуло в комнате Мики. И еще раз, чуть громче. Мать приоткрыла дверь.

На фоне окна темнела детская головка. Всклокоченные кудряшки торчали во все стороны. Невидимая луна подсвечивала сзади тоненькую шейку, плечико, перекошенный воротничок рубашки…

— Как же это, Мики! — огорченно вскрикнула Мать. — Ты до сих пор не спишь?

— Я ждал вас, — зашептал возбужденно Мики. — Хотел вам показать…

Он повернулся, так что стал виден вдохновенный детский профиль, и что–то потянул со своего столика. Жемчужная низка простучала по дереву, аккуратно проблестев по очереди холодными огоньками. Будто крошечный поезд промелькнул в ночи.

— Мы собрали все бусинки. Застежку приделала мадам Ларок, а нанизывал я сам. Как ты думаешь, Ей будет впору?

— Я думаю — как раз! — растроганно шепнула Мать.

— Тут потом нашлась еще одна, — ободренный Мики окончательно вывернулся из–под одеяла и зашарил по столу. — Вот.

Одинокая бусина закачалась на длинной нитке.

— Мы решили, что это будет мне на память. Медальон. И вот еще…

Он протянул Матери веточку лавра с четырьмя листьями.

— Видишь: это — папа, это — ты, это — я, а вот эта, совсем маленькая — сестричка. Я хотел их раздать каждому, но мадам Ларок говорит: пусть будут все вместе. Как ты считаешь?

— Я думаю, это правильно.

— Я положу их в свою записную книжку и буду хранить всю жизнь!

Мать ласково повалила его на бочок и укрыла.

— Если бы ты знала, мама, — прерывисто вздохнул Мики, — как я по ней соскучился!

Отец улыбался, глядя на них с порога. Его огромная фигура почти закрывала дверной проем.

1998 — 2001 гг.