Морли Каллаган - Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу

За личной трагедией Гроума вырисовывается беда помасштабнее — кризис западного сознания, разуверившегося в своих героических «добродетелях» — индивидуализме, рационализме, практицизме. Жизнь прожита впустую — эта истина приходит к Гроуму слишком поздно, с последней вспышкой сознания. Однако, понимая, как жить не надо, Гроум так и не осознал, как же следует строить свою жизнь. Предавая анафеме упорядоченный мир деловых отношений, царство логики и дисциплины, он видит спасение в стихии бурных страстей, жаждет подлинных, человеческих отношений. Он позавидует юной американке Джине и ее вечной тени — Джетро Чоуну, умевшим любить и ненавидеть, для которых жить как все — вполнакала — было смерти подобно. Но вывод, что истина — в страсти, в следовании велениям сердца, а не рассудка, — столь же частичен, как и отвергнутая Гроумом идея бесстрастия и железного самоконтроля во всем, что касается эмоций. Принявший мир целесообразности и подчинения своей воли интересам дела, Гроум ощущает себя проигравшим. Но так ли счастлив его сын, мечтавший о военной карьере, а потом разочаровавшийся в идее служения обществу, отпустивший волосы, пристрастившийся к «травке» и неприкаянно слоняющийся по белому свету? Личность, существующая в условиях жесткого социального принуждения, мечтает пожить безрассудно, вопреки житейскому расчету и здравому смыслу, но на одном отрицании долго не проживешь. Здесь Каллаган нащупал «болевую точку» западного индивидуализма. Отвергая ценности «организованного общества», носители этого сознания в любом коллективном устремлении склонны видеть прежде всего насилие над личностью, покушение на ее автономию. Спасаясь от мести всемогущего гангстера Россо, Джина и ее спутник бегут из Америки в Англию. Их корабль подбит немецкой торпедой, и это заставляет Джину сделать заключение: «Подлодка на стороне Россо. И война тоже подстроена». Вывод знаменательный. Не первый раз герои западной литературы видят в войне с фашизмом угрозу своему личному благополучию, а до всего остального им дела нет. Кто же виноват, что «маленький человек» в любом общественном испытании готов усмотреть заговор против собственной персоны? Прежде всего, конечно, он сам. Но и взрастившая его система не свободна от ответственности. Слишком часто идеализм и патриотизм, подогретые в «маленьком человеке» официальной пропагандой, приносили внушительные прибыли — политические, идеологические, экономические — правящей элите. В таких обстоятельствах индивидуализм с его недоверием к общим целям выступает как болезненная реакция на претензии общества всецело подчинить себе личность, превратить ее в легко манипулируемую «безличность». Страшась обезличивания и отчуждения, человек бросается в иную крайность: замыкается в мире интимных переживаний, начинает возводить различные ограды вокруг того, что входит в понятие «мое», забывая, что не в самоизоляции, а в единении с другими, в наличии общей цели — сила личности, залог ее жизнеспособности. Но как раз общих целей, причастности к жизни других трагически не хватает Западу. В результате слишком часто окружающий мир понимается, пользуясь словами Гроума, «как жестокий и бессмысленный кошмар, таким он был — и таким он будет всегда, и нам останется только попытаться преобразить частицу кошмарного во что-нибудь прекрасное». Но каким волшебством преобразить хаос в гармонию, ад повседневности в рай будущего, Гроум не знает, как не знают и многие его «литературные родственники» — герои Апдайка и Оутс, Чивера и Хеллера.

Не знает этого и Каллаган, его романы-притчи весьма убедительно свидетельствуют, сколь тщетными оказываются добрые порывы и благородные устремления тех, кто в одиночку сражается со злом и ложью, но пафос коллективных усилий канадскому писателю, похоже, незнаком. Все три романа, вошедшие в этот сборник, заканчиваются гибелью одного из главных героев. Можно было бы счесть это случайностью, совпадением, однако в общем контексте размышлений Каллагана такие финалы вполне закономерны: личность, не нашедшая в себе силы противостоять обезличивающим и отчуждающим силам, обречена на умирание. Человека надо спасать, но как спасать — открытый, требующий разрешения вопрос. Официальные идеалы счастья и успеха Каллаган объявляет несостоятельными, как несостоятельны для него и герои, замкнувшиеся в своем эгоцентризме или целиком и полностью растворившиеся в своей социальной роли. В устремлении к людям — «к солнцу» — при всех выпадающих на долю пустившегося в этот нелегкий путь испытаниях и разочарованиях — и заключается для канадского писателя важная истина человеческого бытия, его главное оправдание.

Хочется надеяться, что канадский писатель Морли Каллаган стал интересным собеседником для советских читателей — прежде всего своим постоянным стремлением сказать правду об обществе, в котором живет и работает. Что-то, наверное, выглядит спорным, что-то в каллагановской картине мира и человеческих отношений не убедило (кому-то, вероятно, показалось, что психологизм порой приносится в жертву иносказательному началу с его неизбежной тягой к схеме, общим моделям), но не стоит забывать, что порой спорное со всеми его изъянами — повод подумать самостоятельно, проверить силу и прочность собственных убеждений. Ради этого, в конце концов, пишутся, переводятся и читаются книги.

Слова Роберта Бернса на мотив народной шотландской песни. По традиции поется на прощание в конце праздничных сборищ. — Здесь и далее примечания переводчиков.

«Любовная песня араба» — стихотворение английского поэта Фрэнсиса Томпсона (1859–1907).

Из стихотворения английского поэта А. Теннисона (1809–1892). Дается в подстрочном переводе.

В дерьмо (франц.).

В некоторых странах специальный судья, в обязанности которого входит выяснение причины смерти, происшедшей при необычных или подозрительных обстоятельствах.

В английском военно-морском флоте чин, соответствующий капитану третьего ранга.