Виржини Депант - Teen Spirit

— У тебя что, СПИД?

На мгновение она застыла: во рту сигарета, глаза прищурены; потом въехала и, сопоставив все в уме, расхохоталась. Тут и до меня дошел весь идиотизм моего вопроса тринадцать лет спустя. Я проклял себя, что послушался Сандру, и немного расслабился. А не стоило. Алиса постучала сигаретой о край пепельницы, успокоилась и проговорила:

— СПИДа у меня нет… Но есть тринадцатилетняя дочь.

Теперь обалдел я, поскольку не понял, к чему это было сказано и отчего таким тоном, каким в телесериалах произносят суперважную реплику. Она взглянула на меня, испуганно прикусив губу, и только тогда я сообразил, что фраза имеет какой-то дополнительный смысл; я тоже расхохотался, надеясь при этом, что воображение сыграло со мной злую шутку и что Алиса сейчас развеет недоразумение. Перестав смеяться, я заявил категорически:

— Не от меня.

— В то лето я больше ни с кем не спала. И потом — это очевидно, сам поймешь, когда ее увидишь. То есть это, конечно, не доказательство… но сходство бросается в глаза.

— Когда я ее ЧТО?

Алиса досадливо поморщилась:

— Ну извини. Если ты, конечно, пожелаешь ее увидеть. Как ты, возможно, догадываешься, я пришла сюда не ради удовольствия трахать тебе мозги.

«Трахать мозги» она произнесла с пикантной грубостью цацы из пятого округа, а я слушал, как она изрыгает ругательства, не подозревая еще, что эта история крепко меня зацепит. Маленькая отсрочка перед полным обломом… Алису между тем прорвало:

— Мне от этого разговора не легче, чем тебе… Но видишь ли, Нанси — так ее зовут — всегда считала, что ты погиб в автомобильной катастрофе. Ей это все родственники внушали с пеленок. Собственно, и знакомым так говорили. Только вот у моей матери после смерти отца совсем крыша поехала. Она взяла да и все разболтала.

Алиса развела руками, показывая, что только этого, дескать, и не хватало. И понеслась дальше:

— С тех пор у девочки навязчивая идея: найти тебя. Она дважды убегала из дома. Не знаю уж, что она там себе воображает, может, думает, что на улице тебя узнает… А тут я случайно встретила твоего брата и решила, что это знак. Вот.

Словно бы перекинула мяч на мое поле.

— Сука, блин, прошмандовка.

Я выпалил это одним махом, не чувствуя себя. Тело мое анестезировалось. На секунду я завис в невесомости, вне всякого земного притяжения. А затем ощутил, как мое сознание раскалывается надвое и в образовавшуюся щель втискивается непостижимое. Все в том же безотчетном состоянии я продолжил:

— Маздануть бы тебя раз тридцать по твоей блядской морде… Ты вообще понимаешь, что ты мне сказала?

— Поверь, Брюно, меня все это тоже не радует.

Эта маленькая высокомерная говнючка была из тех, кто, подвергаясь нападению, съеживается в комок, а после распрямляется; жизнь не долбала ее как следует и не научила ходить с опущенной головой. Поджав губы и надменно глядя на нее в упор, я процедил с сомнением и отвращением:

— У меня ребенок?! От ТЕБЯ?

— Мне, дорогуша, было тогда семнадцать лет. Сейчас, знаешь, когда я на тебя смотрю, сама удивляюсь, что могла так влипнуть.

Я отвел глаза, кровь прилила к вискам, мысли и ощущения стали возвращаться ко мне в беспорядке, голова пошла кругом.

— Ты просто рехнулась.

И я выскочил из бара.

На улице я прошел пять шагов, потом повернул назад. В груди у меня что-то ухало, мне хотелось броситься под машину, чтоб от меня мокрого места не осталось. Стоя в дверях кафе, я ждал, пока выйдет Алиса; стыд жег меня изнутри: ну почему со мной должно было приключиться такое?

В конце концов она появилась, держа в руке мобильник и прилепившись к нему ухом, — слушала сообщения. Я взял ее за локоть:

— Как ты могла так со мной поступить?

— Послушай: забудь. Глупо, что я тебе позвонила.

К ней вернулась вся ее самоуверенность; я взвыл, я почувствовал, как она ненавидит свое добропорядочное воспитание, не позволяющее выказывать своих чувств. А мне-то до ее воспитания что? Я, жалкий тип, боящийся выйти за сигаретами, я стоял тут, посреди тротуара, и орал во всю глотку. Мне хотелось увидеть ее испуг, смешанный со стыдом, я жаждал этого, как собака крови.

— Как ты могла не сказать мне? Как?

— Всё решили родители. Они, как узнали, на той же неделе переехали. Ты вспомни, черт побери, я ж была совсем девчонкой. И не слишком продвинутой для своих лет. Я сделала, как они сказали, а потом уже не захотела…

— Ты дрянь, сука чокнутая! Не сомневаюсь, это не моя дочь. Даже анализ ДНК не заставит меня в это поверить.

— Ну и отлично. На том и порешили.

Она зашагала прочь, я ее догнал. На нас оглядывались прохожие, какие-то пацаны, сбившись в кучку, молча наблюдали за происходящим, будто спектакль смотрели. Я чувствовал, как ярость жгучим лезвием рассекает мне череп от глаз до затылка и выжигает мозг.

— Ты не можешь так уйти. Ты не можешь выплеснуть на меня все это и отправиться восвояси. Надо было думать РАНЬШЕ, тогда еще, сразу. Даже чмошный сын чмошного железнодорожника заслуживает, чтобы его поставили в известность, — вот о чем надо было думать. А не дожидаться, пока девке стукнет тринадцать, и теперь свалиться мне на голову и, к чертовой матери, перевернуть всю мою жизнь. Ты полагала, я как к этому отнесусь? «Потрясающе! Когда поедем в Диснейленд?» Естественно, я вне себя. Естественно. А ты стой и слушай, потому что, мать твою, не надо было так поступать.

Я жахнул кулаком в стену, со всей силы, ничтожной, впрочем, по сравнению с моей яростью: опять разочарование. И сожаление: пальцы — всмятку. Захотелось сесть и заплакать, только я уже давно не плачу.

Зато Алиса себе в этом удовольствии не отказывала и, всхлипывая, бормотала:

— Я поступила глупо… Я не знаю, что делать с Нанси, с ней всегда было нелегко, а с тех пор, как ей все известно, она совсем отбилась от рук… Я не хотела с тобой встречаться… но я просто с ней голову потеряла.

— И имя у нее дерьмовое.

Алиса порылась в сумочке и протянула мне визитную карточку:

— Поступай как знаешь. Можешь позвонить, можешь забыть, как хочешь…

Умела, сволочь такая, разжалобить; я было разволновался, потом растерялся, а потом меня совсем повело:

— Да пошла ты…

И она ушла. Глядя на ее понурую спину, я ощутил совершенно неуместное желание. Она знала, как сбить мужика с толку.

Окружавшие нас пацаны стали расходиться, они покатывались со смеху и от восторга хлопали себя по ляжкам. Наверняка надо мной смеялись, и, что удивительно, мне это было по фигу.

Я бессмысленно стоял на месте. Привычка вечно все накручивать, преувеличивать, притворяться привела к тому, что я и сам не понимал, какие мои чувства подлинные, а какие нет.

Пока поднимался наверх, растерял остатки юмора и значительную часть хладнокровия. Рука моя распухла так, будто вместо кисти мне прирастили боксерскую перчатку.