Роман Лерони - Не говорите с луной

Хмыкнув, Саша, стал подниматься на холм, поправляя одежду, разгрузку и проверяя по привычке оружие.

— Постой, лейтенант! — окликнул его коротышка. Левченко сделал вид, что не расслышал и продолжал идти дальше.

— Товарищ старший лейтенант! Левченко! Саша остановился и обернулся. Малыш стоял на краю оврага и справлял малую нужду. Струя ме

талась из стороны в сторону, рассыпаясь на солнце искристым веером.

— Мне надо с тобой поговорить, товарищ старший лейтенант. По службе. Ты на место Кадаева?

— Вместо Кадаева, — поправил Левченко.

— Пусть будет «вместо», — согласился коротышка. Он говорил, повернув голову набок, при этом не без удовольствия, как было видно, управлял струёй мочи. — Подойди. Не хочу кричать.

Вертолётные турбины выходили на номинальную мощность, и во время разговора приходилось повышать голос. Левченко сделал пару шагов к незнакомцу, удивляясь, как может в таком маленьком человеке уместиться столько влаги.

Не отрываясь от «дела», малыш протянул на руке в сторону Александра расстёгнутый бумажник. Бумажник был на длинной цепочке, одним концов уходивший в карман. На одной половине бумажника красовалась неведомая красивая бляха из белого металла, украшенная незамысловатым эмалевым рельефом, какими–то цифрами и буквами. На другой стороне, под прозрачной плёнкой кармашка, лежало раскрытое удостоверение с фотографией владельца. Александр успел прочитать «майор Супрун Владимир…» и странную аббревиатуру из трёх прописных литер, прежде чем диковинный документ отправился обратно в карман владельцу.

— Здравия желаю, товарищ майор.

Супрун попрыгал, застегнул ширинку и, развернувшись, протянул руку, чтобы поздороваться. Саша поднял свои руки, показывая, что можно обойтись без рукопожатия.

— Гигиена? — улыбнулся майор. — Уважаю. Но я не брезгливый.

— После триппера или дизентерии это обычно проходит.

–

Да? — с демонстративной простодушностью спросил новый знакомый. — Как–то не подумал. Были случаи? Реально?

— Если есть инфекции — значит реально.

— Ты в этом смысле! — улыбнулся майор. — Пусть будет так. Мы, фээсбэшники, люди не гордые.

— «Фээсбэшники»? Мне это ни о чём не говорит.

— Александр лишь сдвинул плечами.

— КГБ? — добавил Супрун.

— Припоминаю. Но…

— Да, теперь так.

— И что от меня ФСБ надо?

— Да, в общем–то, ничего нового: послужить отечеству.

Александр улыбнулся, перекинул автомат в другую руку, развернулся и пошёл к площадке.

— Я этим уже занимаюсь, — бросил он на ходу.

— Да, конечно, лейтенант! — майор быстро его догнал и засеменил рядом. Саша поймал себя на мысли, что хочется протянуть руку и потеребить коротышку по выгоревшим коротким волосам на голове, как любимого пса. Приручить зверя. Он мысленно засмеялся.

— Тебя что–то забавляет? — Малый оказался очень наблюдательным.

— Да, товарищ майор. Однообразие.

— Понимаю, лейтенант. Хорошо понимаю. А можно поподробнее?

На последнем слове он взял Александра за плечо и сжал его. Хватка у коротыша была, как говориться, воистину железной. Он остановил Левченко и заставил развернуться к себе, после чего посмотрел на площадку.

— Там у нас не будет возможности поговорить. А у меня серьёзное дело к тебе, Александр Николаевич. Кстати, я видел, как ты ловко справился с Гектором.

— Гектором?.. Не знаю, о чём ты говоришь, майор. Да, кстати, я старший лейтенант.

— Да, конечно, извини. До капитана я тоже был ревнив к своим звёздам. Гектор — это авиатехник на этом «шмеле». Прозвище у него такое.

— Так о чём разговор, майор? Нас ждут.

— Подождут. Без нас не погрузятся и не взлетят. Может, отойдём всё–таки? Шум мешает. Пойдём к садику. Там тенёчек и никто не будет мешать.

Выбора не было. Майор пошёл впереди, Александр следом. И снова он поймал себя на мысли, что непременно хочется наступить на этого коротышку, но остудил свой задор, вспомнив о железной хватке этого человека. В рукопашную с ним лучше не сходиться, а стрелять и сразу, без малейших сомнений.

До садика шли споро и молча. Зашли вглубь. Между деревьев Александру приходилось идти наклонившись. Коротыш же передвигался ловко и быстро, словно шарик для пинг–понга. Иногда лицо Александра оказывалось близко от головы майора, и он слышал тонкий запах одеколона «О ‘Жён», с огорчением осознавая, что от него самого несло за версту потом и лежалым запахом от нового обмундирования.

Майор вывел их к поваленной и высохшей вишенке. Жестом пригласил присесть на кривой ствол.

— Так я вернусь к нашему разговору о службе отечеству.

— Твоя воля, майор.

— Ты не прост.

— Это вопрос или утверждение?

— Пожалуй, утверждение.

— Я уже служу отечеству…

— …которого нет, — быстро ввернул майор, картинным жестом снимая очки. У него были небесно–голубого цвета глаза, казавшиеся на сильно загоревшем лице почти бесцветными, и от этого безжизненными. Собеседника буравили две чёрные точечки зрачков.

— Значит, служу Присяге.

— Или просто служишь?

— Или просто служу.

— Послужи России. Великой России.

— Хм… Майор, у меня даже гражданства нет!

— Это формальность, которую надо заслужить.

— Кому–то формальность, а кому–то заслужить. Не думаю, что это относилось к моим сослуживцам из Беларуси, когда часть выводили в Россию. Значение имела отметка о национальной принадлежности в «Личном деле». И то, что я оказался здесь, также выросло из той же графы.

Эта фраза заметно озадачила майора. Он внимательно посмотрел на собеседника и с силой провёл рукой по своей голове, шурша обесцвеченными жёсткими волосами.

— Насчёт тебя были другие соображения.

Саша засмеялся.

— Вот только не надо вкладывать во всё особый смысл, майор! До сегодняшнего дня ты обо мне не знал и не ведал. И вылет задержали по той простой причине, что ты знакомился с моим «Личным делом», между тем придумывая для меня новую службу. Да, кривую козу ты выбрал, чтобы подъехать ко мне. С меня будет довольно роты Кадаева. Приму должность, влезу в ярмо, а там буду думать над новым содержанием особого понятия «отечество».

— Не сомневаюсь. Но я могу и приказать.

— Во–от! Коза становится ровнее. Продолжай, майор…

Дальше Александр слушал «фээсбешника», отчасти завидуя тому, что у последнего, несомненно, имелся драгоценный и жизненно важный боевой опыт. При всей свой демонстративной «франтовости», Супрун излагал дело с толком, как офицер, досконально знающий своё дело. По всему было видно, что такими делами он занимался не впервые, и не только в качестве того, кто планировал боевые действия. Из своей недолгой кадровой службы Александр вынес только промасленные танковые боксы, ледяной холод брони, круглые сутки у столов с развороченными танковыми агрегатами и силовыми установками, да дежурства в режиме «через день на ремень». В училище вождений на полигоне, тактический занятий и стрельб было в разы больше, чем за те пару лет кадровой службы. Со своей ротой он лишь однажды выезжал на стрельбище, чтобы солдаты сделали выстрелов по рожку на автомат. И то это было в Беларуси.