Ясмина Хадра - Это как день посреди ночи

Странные то были времена.

Что касается меня, то мои дела шли своим чередом. Я постепенно превращался в мужчину, вырос сантиметров на тридцать, а облизывая губы, чувствовал языком колючую щетину.

Лето 1942 года застало нас на пляже. Мы загорали на солнце. Море было изумительно, а горизонт столь чист, что виднелись даже острова Хабибас. Мы с Фабрисом сидели в тени зонта, в то время как Симон в своих гротескных шортах развлекал присутствующих уморительными прыжками в воду. Таким образом он пытался обратить на себя внимание одной девушки, но издаваемые им крики индейцев-апачей пугали ребятню и раздражали пожилых дам, развалившихся в своих шезлонгах. Жан-Кристоф вразвалочку расхаживал по пляжу, втянув живот и упираясь руками в бедра, чтобы подчеркнуть накачанную спину, формой напоминавшую латинскую букву V. Недалеко от нас разбили палатку братья Соса. Андре обожал быть любимцем публики. Когда остальные приносили складные стулья, он ставил палатку; если палатки ставили другие – разбивал шатер величиной с караван-сарай. В восемнадцать лет у него уже было два автомобиля, причем один с откидным верхом, на нем он с надменным видом носился по Орану, если, конечно, не пролетал с оглушительным грохотом по улицам Рио-Саладо как раз в жаркое время сиесты. В тот день он не придумал ничего лучшего, чем поиздеваться над Желлулом, своим мальчиком на побегушках, и уже трижды снаряжал его в город под палящим солнцем: первый раз за сигаретами, второй за спичками, третий потому, что хозяин просил купить «Бастос», а не всякую дрянь, которую могут курить только землекопы. До города было далековато. Несчастный Желлул таял, как кусочек льда.

Мы с Фабрисом наблюдали за этой сценой с самого начала. Андре догадывался, что его манера обращаться со слугой нам досаждала, и получал какое-то извращенное удовольствие, действуя нам на нервы. Едва Желлул вернулся, он в четвертый раз послал его в город за консервным ножом. Прислужка, хрупкого телосложения мальчик, стоически повернулся на каблуках и вновь стал взбираться по раскаленному в этот полуденный час склону.

– Ты бы пожалел его, Деде, – запротестовал кузен Хосе.

– Это единственный способ не дать ему уснуть, – ответил Андре, сцепив на затылке руки. – Оставь его на минуту в покое – и он тут же захрапит.

– Но ведь сейчас не меньше тридцати семи градусов, – встал на защиту слуги Фабрис, – а этот бедолага, как ты и я, состоит из плоти и крови. У него будет солнечный удар.

Хосе поднялся и хотел было окликнуть Желлула, но Андре схватил его за руку и силком усадил.

– Успокойся, Хосе, это не твое дело. У тебя нет слуг, и ты не знаешь, что это такое… Арабы как спруты – расслабляются только тогда, когда их бьют.

Вспомнив о том, что я тоже мусульманин, Андре уточнил:

– Ну… по крайней мере, некоторые из них.

Осознав, сколько в его словах невыносимой мерзости, он вскочил с места, побежал и бросился в море. Мы увидели, как он поплыл, вздымая за собой огромные снопы брызг. В палатке возникла неловкость. Хосе с трудом сдерживал возмущение, на его скулах бешено перекатывались желваки.

Фабрис захлопнул книгу и сурово поглядел на меня:

– Надо было заткнуть ему глотку, Жонас. И не кому-то, а тебе.

– С какой стати? – брезгливо спросил я.

– Арабы. Мне его разглагольствования показались неприемлемыми, и я ждал, что ты поставишь его на место.

– Он и так на своем месте, Фабрис. А вот где мое, я не знаю.

С этими словами я схватил полотенце, вышел на дорогу и стал ловить попутку в Рио-Саладо. Фабрис подошел ко мне и попытался отговорить возвращаться домой так рано. Я чувствовал в душе глубокое отвращение, и пляж вдруг показался мне таким же негостеприимным, как необитаемый остров… В этот момент покой отдыхающих нарушил четырехмоторный самолет, пронесшийся на бреющем полете над холмом. За ним тянулся шлейф дыма.

– Он горит! – с убитым лицом закричал Хосе. – Вот-вот упадет…

Терпящий бедствие самолет скрылся за пригорком. На пляже все повскакивали с мест, приложили козырьком к глазам руки и замерли в ожидании взрыва или столба огня, который указал бы на место падения… Ничего. Самолет полетел дальше, сопровождаемый какофонией двигателей, но не упал, к всеобщему облегчению.

Может, это было дурное предзнаменование?

Несколько месяцев спустя, 7 октября, когда на обезлюдевший пляж опустился вечер, на горизонте показались чудовищные тени… Британо-американское вторжение в Северную Африку началось.

– Три выстрела! – взревел на городской площади Пепе Ручильо, обычно не любивший бывать на публике. – Что случилось с нашей доблестной армией?

В Рио-Саладо известие о высадке союзнических войск восприняли как град в самый разгар страды. На крыльце мэрии собрались мужчины. На их лицах явственно читались недоверие и гнев. Те, кто опешил больше других, уселись прямо на тротуаре и в отчаянии хлопали себя руками по коленям. Мэр бросил все дела и заперся у себя в кабинете, ближайшие соратники утверждали, что он постоянно созванивается по телефону с военными властями оранского гарнизона.

– Американцы здорово над нами посмеялись, – кипятился первейший городской богач, – пока наши солдаты ждали нападения в бункерах, вражеские суда обогнули наши оборонительные рубежи, обошли Львиную гору и беспрепятственно высадились в районе Арзу. Затем ускоренным маршем выдвинулись в Тлелат, не встретив на своем пути ни одной живой души, и атаковали Оран с тыла… Наши еще ждали американцев у скал, а те уже дефилировали по бульвару Маскара. И прошу обратить внимание: ни намека на столкновение! Враг вошел в Оран, как на какую-нибудь мельницу… Чего же нам теперь ждать?

Весь день по городу с головокружительной скоростью распространялись слухи. И с той же молниеносной быстротой опровергались. Наступила ночь, но этого никто не заметил, и многие вернулись домой только на рассвете, полностью сбитые с толку, – некоторые клялись, что слышали в виноградниках рокот танков.

– Что на тебя нашло, почему ты так долго не возвращался домой? – принялась выговаривать мне Жермена. – Я с ума схожу от беспокойства. Что произошло? Вся страна в огне, повсюду льется кровь, а ты где-то болтаешься.

Дядя по такому случаю вышел из своей комнаты и теперь сидел в кресле в гостиной, не зная, куда девать пальцы.

– Это правда, что у нас высадились немцы? – спросил он меня.

– Нет, не немцы – американцы…

Он нахмурился.

– Почему американцы? Что им здесь делать? – Дядя резко выпрямился, высоко задрал нос в приливе неизмеримого презрения и гневно прогремел: – Пойду к себе. Когда они будут здесь, скажите, что я не желаю их видеть. Если им так хочется, пусть подожгут дом.

Предавать наше жилище огню никто не стал, и ни один авианалет не потревожил покой окрестных полей. Один-единственный раз в соседнюю деревушку Буджар забрели два сбившихся с дороги мотоциклиста. Развернувшись, они поехали обратно. Одни утверждали, что это были германские солдаты, другие божились, что американские, но, поскольку вражеских войск вблизи не видел никто, на спорах поставили крест и вернулись к повседневным делам.