Иван Шипнигов - Нефть, метель и другие веселые боги (сборник)

Сержант месяц усиленно занимался в шахматной секции, был освобожден от основной службы и получал теперь жалованье в пять раз больше прежнего. Сейчас, играя с Ильичом, он старался на него не смотреть и не думать ни о чем, кроме игры, поэтому сидел весь сжавшись и молчал. Он давно бы нашел способ уйти с этой работы, но жена ему не позволяла – ждали второго ребенка, нужны были деньги. Ленину же было все равно, с кем играть, всех своих соперников по шахматам он весело брал за пуговицу и называл дураками, одного только Троцкого выделял:

– Сволочь был, конечно, сволочь и проститутка, но как играл, как играл! Гений тактики! Вот где он сейчас?

Вспомнив о Троцком, Владимир Ильич обыкновенно начинает тосковать, и часто это заканчивается каким-нибудь неприятным конфузом. Вождь забрасывает все свои обычные занятия и ходит кругами по Мавзолею, напряженно вглядываясь в полутьму вокруг себя. Однажды он ходил так целый день, а к вечеру спокойно подошел к одному из солдат охраны и вдруг вцепился ему в шею, визгливо крича:

– Ты, гнида! Ты Крупскую обижаешь! Ты Троцкого ледорубом! Я все знаю, все! Коллективизация твоя говно, говно и глупость, ограбил страну, бескультурная скотина!

Владимира Ильича еле оттащили, солдат получил неделю отпуска. Таких случаев было несколько. Обычный милицейский электрошокер всегда помогает.

Однажды Владимиру Ильичу удалось бежать, ненадолго, правда, но все же. Да, за все восемьдесят четыре года Ленин один только раз выходил за пределы Мавзолея. Он конечно же просился на волю каждый день, иногда даже плакал, часто впадал в бешенство и называл начальника охраны скотом и тупицей, но все было тщетно – наружу его никто не выпускал. Ленин шел на хитрость: говорил, что у него клаустрофобия и мышечные спазмы, и голова постоянно болит, и что непременно нужно подышать свежим воздухом; приходил врач, слушал больного, говорил свое обычное: «Да вы, батенька, мертвы, куда уж вам болеть. Симулируете, голубчик» – и уходил, а Владимир Ильич каждый раз слышал эти слова словно впервые и очень расстраивался, наружу больше не хотел и впадал в депрессию. А однажды побег его удался.

Случилось это так. В тот вечер Владимир Ильич чувствовал себя неважно и решил статью не писать, а диктовать Надежде Константиновне. Вождь удобно устроился на своем красном ложе, приподнялся на локте и, жуя баранку, начал:

– Сталин не подходит на пост генсека в силу своих личных качеств. Он груб, властолюбив и к тому же транссексуал. Я видел в ящике его рабочего стола женское белье больших размеров. Такой человек не может стоять у руля нашей партии, он неизбежно наделает ошибок и глупостей. Также он скотина, и я его ненавижу. Когда я умирал, он радовался. Он радовался, когда я умирал. Радовался он, когда умирал я. Я все время, всю свою жизнь умирал, а Сталин невежда, интриган и очень хитрый субчик. Сталина нужно отстранить от всех дел и сослать в могилу.

Привыкшая ко всему Крупская равнодушно записывала, лишь изредка переспрашивая: «Как, Владимир Ильич? Искажение курса?» Речь Ленина картавым ручейком однообразно журчала в тишине склепа. Дежуривший у входа солдат накануне не спал всю ночь и сейчас не выдержал и задремал, прислонившись к стенке. Ленин понял, что это шанс.

– Я в уборную отлучусь, Надежда Константиновна. Я быстро, – сказал вождь, спрыгнул с ложа и пошел к выходу.

Крупская лениво зевнула, кивнула головой и уткнулась в роман.

Дверь, через которую входят посетители, обычно не запирают, полагаясь на бдительность солдат. Ленин это знал. Скорее, скорее. Направо. Прямо, наверх. Налево. Уклон влево, товарищ Троцкий. Последняя прямая, проклятые ступеньки, почему их так много. Сердце сейчас не выдержит. Голову ломит. Очень, очень болит голова, она болит всегда, милая моя Надежда Константиновна. Пожалейте меня, вы же видите, как болит моя голова. Не бойтесь, Сталина мы скрутим. Скоро съезд, вы, главное, не забудьте письма передать, а то голова очень болит, и Сталин совсем обнаглел. Хамит. Скотина. Это он ступенек понаделал, я знаю! Не верю, что он умер. Сталин хитрый, он мог и договориться. Все! Дверь. Почему не открывается?! Заперли! Гады! Я ведь знаю, что она не заперта! Ах, на себя. Точно, простите. Свобода. Осознанная необходимость двери открываться лишь в одну сторону.

Над Красной площадью натянуто темное, невыносимо прекрасное небо с ласково мигающими огромными звездами. Людей вокруг не видно. Владимир Ильич хлебнул свежего воздуха, задохнулся и упал на колени. Отдышавшись, он встал и побрел прочь от усыпальницы.

Ленин гулял около часа. Ходил он только вдоль стен, чтобы в случае чего иметь возможность притаиться за любой из больших синих елей, растущих по периметру Кремля. Ленин успел рассмотреть строй почетных государственных могил, вытянувшийся неподалеку от Мавзолея. Дольше всего он стоял конечно же у могилы Сталина. Сначала Владимир Ильич довольно хихикал и даже пританцовывал, но внезапно погрустнел, когда на надгробие лениво опустилась старая одышливая ворона. Ленин сказал ей: «Дура ты, Надежда Константиновна», запахнул плотнее пиджак и пошел дальше. Было довольно холодно.

Решившись ненадолго отойти от стены, Владимир Ильич встретил романтическую пару, одиноко бредущую по пустой Красной площади, спросил у них, где поблизости можно купить хлеба и молока; влюбленные рассмеялись, попросили зачем-то сфотографироваться вместе, Ленин обиделся и вновь ушел в тень.

Мумию поймали около двух часов ночи. Побег Владимира Ильича наделал много шуму, военные звонили президенту, директору ФСБ. С солдатом, уснувшим на посту, уже разговаривала военная прокуратура. Комендант Кремля кричал на всех, кто попадался ему под руку.

Вождя обнаружили возле могил руководителей советского государства, к которым он вернулся, заскучав бесцельно бродить по брусчатке. Ленина нашли фээсбэшные кинологи с собаками. Животные выли и скулили, идя по следу вождя. Осветив прожектором серую фигурку, спрятавшуюся за голубой елью, спецслужбисты вызвали солдат, те образовали полукольцо и начали медленно сходиться, внимательно смотря вперед. Над военными лениво пролетела старая крупная ворона. Владимир Ильич Ленин стоял у стены, плача.

2008 г.

Тот, кто собрал всех, подбросил копейку, прихлопнул ее на столе ладонью и посмотрел, что выпало. Оглядев сидящих за круглым столом, он тихо сказал:

– Просите, и дадут вам.

Все встали и разошлись.

Москву разделили на районы. Расходились от центра большими группами, ехали в метро, выходили по несколько человек на каждой станции и шли в город, а остальные ехали дальше. Добравшись до конца веток метро, садились в машины и ехали на окраины, за третье транспортное кольцо, и дальше, вглубь, в те холодные темные земли, где Москва незаметно превращается в Подмосковье. За день город был охвачен полностью. Каждый стоял на своей позиции и ждал звонка. В полночь приказ был дан, и началось.