Сергей Телевной - Ветер противоречий [Сборник]

Умеренно насытившись, он опорожнил миску от скользкой перловки на жесть подоконника и притворил окно. Голуби, помахивая крыльями, балансировали на краю подоконника, не рискуя покинуть кормушку. Потом птицы накинулись на кашу с торопливыми клевками. Вдруг они задрались некрасиво и не по-птичьи.

Заочник отпугнул голубей. Пронзительно плещущие крыльями, выписывая замысловатые узоры, птицы зримо колыхали сгущенный моросью воздух. Однако заочник этого уже не видел. Он, оставив ключ от общежитской комнаты и пакет с «благодарностью» классической комендантше, поторопился к своевременной электричке — мимо кривлявой рекламы, через взбалмошную улицу, по учащенным ступенькам в старый парк. Парковая аллея, обязанная привести к вокзалу, безудержно скатывалась вниз. Чем дальше она убегала, тем больше растрескивалась обезжиренными брусками асфальта, переходящими затем в вылущенные комья и, наконец, в мусористый песок.

И так — до скуластого железнодорожного перрона, у которого сновали в поисках чего-то съедобного голуби. Правда, были они не такие сизые…

Жеманницу и инженершу человеческих душ поселили в «голубиную» комнату вопреки всем общежитским правилам. Философической наружности электрик, которого так и не дождался заочник, починил выключатель и ввернул яркую лампочку. Кроме того, торжественным образом раскаталась ковровая, впрочем, вытертая до плешивости дорожка. Исключительно для того, чтобы не спотыкаться о бугристый линолеум. Жеманница сразу пришла в поэтический восторг, когда с ее вселением на подоконнике появились благородные голуби. Она, кровное дитя хрущевских пятиэтажек, из птиц близко знала плакатно-белых голубей мира с растрепанными ромашками в клювиках да живых прозаичных воробьев. А также — отдельно — пустоцветных бабочек городских окраин.

Неописуемо пернатые, воркующие до эротических стонов и оставляющие свою птичью клинопись мокрыми лапками на подоконнике, голуби покорили ее.

Жеманница и сердцеведка, конечно же, усмотрела высокий смысл в присутствии голубей. Не вдохновение ли это посещает ее в облике сих сизокрылых созданий? — задавалась она вопросом.

Инженерша человеческих душ с благоговением брала карандаш и медленнее обычного, чтобы не спугнуть вдохновение, рисовала на дымчато-белой бумаге птиц. Голуби, однако, не высидев сеанса, улетали. Но жеманница, обвороженная узорчатыми крыльями и неописуемыми радужными переливами, рисовала голубей до полуночи. Шелковисто-платиновый свет, щедро и равномерно льющийся с потолка, из опрокинутой амфоры светильника, впитывался в бархатчатые листы.

Наутро голуби снова прилетели, столь же вдохновительные, но несколько манерные.

Жеманница и сердцеведка опять брала в руки изящный карандаш и писала. Но теперь уже стихи. Божественные птицы персонифицировались в чудотворные образы, неудобогласные метафоры населяли экзотические формы стихотворения. Голуби, не найдя привычных крошек на подоконнике, улетали.

На следующий день вновь слетались к недавней кормушке. Заговорщически ворковали, чувственно запрокидывали изящные головки. Женщина млела, уверенная, что эти птицы — восторженные соглядатаи, любующиеся ею. Она манерно откидывала точеную ножку, томно прикрывала глаза и приспускала шелк халата с мраморных плеч, обнажая матово пылающие груди.

Голодные голуби улетали в позднеосеннюю непогоду, раздраженно трепеща резкими крыльями. Затем за пьяно прогнутым забором садились у опорожненных мусорных баков, но, не насытившись, летели к громыхающим электричкам, к скудным на хлебные крошки перронам, клевать шелуху лузганных семечек.

Голуби к женщине больше не прилетали, женщину покинуло вдохновение.

Моздок

Многомерные следы на дороге мнились неизгладимыми. Скованные морозами, они ждали своего сокрытия под долгожданным снегом. Переполненные последними дождями лужи оставались вне себя — стекленели тусклыми зеркальцами в грязной комковатой оправе.

Сад, примирившись с ежеосенними потерями листвы, был обречен на вымерзание. Последние листья, казалось, как бессовестные дети, предательски покидали престарелых родителей. Отпрыски срывались в вольность. Падали вертикально — до удобренной опавшими собратьями земли, чтобы потом превратиться в землю же.

В садово-плодоводческой действительности все это было объяснимо — разлагаемо на химические элементы органики. Но агроном мало ощущал себя оборванным листком. Скорее — исписанным листком-шпаргалкой по агрохимии.

Сейчас же он плоскостопо брел по берегу оросительного канала. Скорчившиеся в период прекращения сокодвижения мысли распирали его изнутри.

Всеостужающая погода почти уравняла в шансах на выживание сиротливый колхозный сад и примыкающее к нему небольшое сельцо. А окостеневший у оросительного канала экскаватор казался насторожившимся доисторическим монстром.

Агроном, проходя мимо несимпатичного ему экскаватора, за мутными стеклами кабины не заметил копошения. Там местные пацанята познавали методом щупа и тыка землеройную технику. Среди них был и сынишка агронома, отчужденный бывшей женой и как бы незаконнорожденный. Всегда блукавший по селу и окрестностям в поисках приключений, малец не особо обременял себя занятиями в начальной школе. Наверное, его поджидала судьба окончательно заблудшего сына.

Заметив проходившего, пацаны на время затаились в чреве землеройного монстра. Из кабины отчужденный сын пытался разглядеть, кто прошел: неужели отец? Мальчишка бесшумно соскользнул по ребристой лестнице на щербатые гусеницы. Нырнул в прогалину меж многошумных камышей и спустился в русло обезвоженного на зиму канала. Он побежал по песчаному волнисто-узорчатому дну. Невесомое тельце, вобрав в себя простоволосую голову, почти не касалось камышей.

Забежав далеко вперед, малец по-партизански внедрился в непроницаемые береговые заросли и, затаившись, стал ждать приближавшегося мужика. Да, это был, без сомнения, отец: вечная летная куртка, выменянная у авиатора-тыловика за пару ящиков зимних яблок; вечные же кроссовки «адидас», вызывавшие в январские морозы ухмылки сапогастых колхозанов, а у отчужденного сына — зависть.

«Чего бы у папки попросить? — мучительно думалось пацаненку. — Может, кроссовки? Или денег на “чупа-чупс”?» Хотя у отца никогда денег не бывало. Эту унизительную истину мальчишка познал давно. «А, ладно, пусть идет», — решил сын.