Юрий Антропов - Роевник дедушки Ераса

— Мед к заднице льнет... — сказала бабушка Арина, глядя в сторону разливанских гор. Им с бабушкой Натальей особенно больно было всякое надругательство человека над природой. А в Разливанке сейчас валили вековые кедры — мачта к мачте, и попутно с этим нужным делом губились ягодные участки, полосовались тракторными колеями вдоль и поперек цветочные луга.

— Дак я поехал, — сказал Володька, — а то мне еще один рейс делать... А я счас Леньку Куприхиного с пилой «Дружба» к вам подошлю, дядь Вась, он в полчаса этот кряж развалит... В гости-то ко мне придете? — спросил он вдруг неуверенно, глядя в основном на меня. Что-то в его взгляде изменилось. — Пришли бы! Я управлюсь с перевозкой к вечеру-то... Порыбачим, харюсков половим...

— А есть? — опять встрепенулся отец. — Твоя пасека-то где, Володя?

— Да все там же, на Мяконьком!

— Это где раньше дядя Ерас сидел?.. — припоминая первого колхозного пасечника, отца двоюродной сестры Фроси и, стало быть, родного деда Володьки, мучительно и счастливо (он помнит еще все это!) хмурил брови отец. Он и сказал-то «Ерас», а не «Герасим», — сказал так, как звали пасечника в деревне.

Тут и я вспомнил: «Эва! Забыл дедушку Ераса!.. Так вон в кого Володька!..»

— Там, там, дядь Вась, где ж еще-то... — сказал Володька и совсем стал пасмурным. — Только уж после дедушки Ераса-то перебывало на пасеке... Дак придете?

— Придем, придем! — заверил я. — К вечеру, к самому клеву, и будем!

Вовка улыбнулся и поехал было, но бабушка Наталья, заметно недовольная каким-то непонятным нам поворотом дела, не утерпела, чтобы хоть слабо да не возразить:

— Ты бы, Вовонька, не связывался с Ленькой-то Куприхиным, на кой он те сдался! Опять беду наживешь...

Вовка провел ладонью по коротким своим волосам.

— Не, баушка, ничего такого больше не будет, не опасайтесь за меня... Мы счас с Ленькой даже вроде друзей; так его в жисть не упросишь прийти со своей пилой, а я только моргну — сразу явится, как тут и был! Я вот его еще в кумовья возьму!..

Бабушка Наталья недоверчиво покачала головой, а бабушка Арина, опять слезая с крыльца, поспешно сказала:

— Ну так-то и ладно, так-то бы и пускай... Ты, старуха, не вмешивайся. Ихнее дело молодое: седни подерутся, завтра помирятся... — Чувствовалось, что бабушку Арину, наоборот, беспокоил в первую очередь нераспиленный кряж, и ей было все равно, кто будет пильщик.

Вовка опять улыбнулся, глядя куда-то перед собой, и тронул поводья. Лошадь плавно, с тонким шуршанием потащила за собой мягко покачивающиеся с ульями жердины.

Вскоре явился Ленька Куприхин — долговязый, угрюмый парень. Нескладно как-то поздоровавшись с нами, он завел моторчик и начал с оглушительным вжиканьем отхватывать чурку за чуркой с тонкого конца кряжа. Отец покуривал и весело подмаргивал нам с Люсей, а обе бабушки, сразу уверовав в Ленькину чудо-пилу, успокоенно уселись на крылечке.

На пятой или шестой чурке отец сменил Леньку, дав ему закурить, а я взялся за топор. Смолистые чурки кололись со звоном, с единого маха. Ленька поглядывал на меня исподтишка. А я вдруг ни с того ни с сего разошелся — поленья разлетались во все стороны. Дело было, конечно, не в Леньке. Ну, Ленька и Ленька. Никогда он мне другом-недругом не был. Верно, вспомнил я, что в давние военные годы Ленька обыгрывал всю улицу в бабки, ну и что с того?.. Растревожил меня чем-то, как я понимал, мой троюродный брат Володька, — все в нем, внезапно встреченном, воскресшем для меня из небытия, было до того ново, пронзительно, что я рядом с ним почувствовал себя неловко.

Ленька, попыхивая колечками, сказал, не обращаясь ни к кому конкретно:

— Вовка-то че ж не распилил?.. Тоже мне, сродственничек, называется...

Отец за шумной работой мог и не расслышать, бабушки вежливо промолчали, а Люся была здесь человек почти посторонний, так что отвечать надо было мне.

Я маханул топором со всего плеча, хотел по краю — промахнулся, и топор безнадежно увяз в податливо смоляной сердцевине чурки.

— Он же на работе, Вовка-то, — сказал я, — до дров ли тут! У него, небось, еще и свои не пилены!

— Знамо, на работе... — вяло ухмыльнувшись, согласился Ленька. — Всему селу известно, какой он работничек...

— А что? — простодушно поинтересовался отец, выключая на время перегревшийся моторчик пилы и закуривая. В пришедшей так внезапно тишине Ленькин сипловатый голос прозвучал, казалось, на всю деревню:

— Да вообще-то ничего... Только вот слухи ходят... Дескать, чего бы ради тетки Проськиному Вовке менять баранку на роевник с дымарем? Спроста, от интереса к пчелкам, может? Да не-ет, говорят... Он медок-то выгонит да пару бидонов — колхозу, а пару — себе! А ты, мол, пойди и проверь попробуй...

Бабушка Наталья, словно вдруг что-то вспомнив, поднялась и поспешно ушла в дом, а бабушка Арина, цыкнув на тявкнувшего было пса, обратилась вся в слух.

— Это Вовка-то вор? — немало опешив от такого поворота, подавленно спросил я.

— Ну, Леня, ты даешь! Чего ты напустился на него, в самом-то деле, — миролюбиво улыбаясь, встрял отец, опять протягивая Леньке пачку сигарет. — Владимир — парень хороший, таких бы побольше, да и в породе у него никогда не было мазуриков.

— В породе-то — знамо... Как говорится, вся порода инохода и сам дедушка рысак!.. — обезоруживающе улыбался Ленька и глядел в пространство. — Я ж и сам не верю, Вовка ж мне как-никак друг, хотя промеж нас и были недоразумения на почве, так сказать, женщины... Но вот как тогда такой факт объяснить: на днях к Володьке с обыском нагрянули, все вверх дном на пасеке перевернули — зерно якобы искали, колхозное, с комбайнов...

Теперь я видел, что это не нечаянно затеянный разговор, что это не случайно Володька позвал пилить дрова именно Леньку Куприхина, — что-то за всем этим стояло, давнее, как видно, и тревожное.

— Ты говори, да не заговаривайся, — как можно безразличнее сказал я Леньке.

— Я — что-о!.. — пожал он плечами. — Только ведь в конце-то концов... Бабушка Арина! Ты че молчишь-то! А ну подтверди-ка, — Ленька чего-то заволновался, — есть у вас справедливость-то!..

Бабушка Арина тяжело шевельнулась, вроде бы желая подняться, запокхыкивала:

— О господи, я-то почем знаю... Нашел, кого спрашивать! Я где бываю-то? Дальше двора никуда не хожу... Эт вы молодые да глазастые — вот и глядите друг за дружкой... — Бабушка Арина боялась откровенно поперечить Леньке-пильщику, и Вовку, Просиного сына, тоже грешно было оговаривать, вот тут и выкручивайся, как знаешь...

— Ну, ладно, — сказал Ленька, — покрывайте, покрывайте своего сродственничка... Но сколько веревочке ни виться...