Александр Плетнев - Когда улетают журавли

— Ну, садитесь, поехали. Вырядились как… — пробурчал недовольно. Эстонки уселись, закутались в доху. Говорили по-своему, но, наверное, понимали Алешку.

Едва выехали за город, как младшая начала возиться, вылазить из дохи; старшая сестра визгливо ругала ее, мать тоже что-то говорила, удерживая под дохой. Но она выскользнула, вырвала у Алешки кнут и стала крутить им над головой.

— Эй, эй! — кричала она и хохотала.

— Отдай! Ты чо?

Девочка отдала кнут и, тронув Алешкин нос пестрой рукавичкой, спросила;

— Как тьебя зовут?

— Вот еще, — хмыкнул Алешка, — «как, как» — Алешкой.

— Альешка, Альешка! — радовалась девочка.

Алешке тоже стало весело. Он осмелел.

— А тебя?

— Минья? Аста.

— Аста, — повторил Алешка. Ему понравилась девочка и ее имя. — А их как?..

— Маму — Марта, а это, — стукнула Аста по спине старшую (та закричала плаксиво, видно, надоела Аста ей своей шалостью), — Хельга.

— Чудно. У нас Мартами телок зовут, какие в марте родились.

В Козлиху въезжали при закате солнца. Бело-розовая даль курилась поземкой. Избы, занесенные до крыш, чернели трубами, из которых струился дым.

Алешка подъехал к крайней глинобитной избушке, объявил весело;

— Вот и приехали! Дома!

Эстонки вылезли из дохи, встали растерянные и жалкие. Марта огляделась вокруг, потом ее взгляд остановился на пылающей полосе зари, и по ее щекам потекли слезы.

Алешка понимал, что привела их на его суровую родину какая-то беда, но не спрашивал какая. Он перенес в избу корзины и чемоданы, а они все стояли, прижавшись друг к другу.

— Заходите, тетя Марта, — не выдержал Алешка. — Там, правда, волков морозить, но это мы сейчас. — И погнал на конюшню распрягать.

Потом зашел домой, затянул вязанку дров на кнут, захватил ведро и поволок.

В избушке на подоконнике горела свечка. Мать и дочери распаковывали вещи. Алешка грохнул дрова у печки:

— Грейтесь.

Марта удивленно посмотрела на него и тихо сказала:

— Спасибо, Альеша.

А Аста подошла, сунула в руку что-то сухое. Печенье.

— Ешь, Альеша.

— Чего там «ешь», — нарочито осердился Алешка. — Пойдем покажу, где воду брать.

На озере, у проруби, черпали воду женщины, смотрели на вцепившуюся в Алешкину руку Асту.

— Ой, какую баскую невесту Алешка себе привез.

— Да отцепись ты, — стыдился он, но Аста не отпускала.

— Не, не, Альеша…

Гудела раскаленная печь. Вчетвером сидели за столом (в избушке из мебели был стол из двух досок и скамейка), пили чай. Аста потчевала Алешку, Хельга, писаная красавица, кажется, не обронила ни одного слова, а Марта все вздыхала тяжело, забывала про чай.

— Жить у нас можно, да еще как! — ободрял ее Алешка. — Вы уже не изводитесь шибко.

— Можно, Альеша, можно, — безвольно соглашалась Марта.

В сенцах заскрипело, и вошел Стогов. Поздоровался, взглянул на печь.

— Молодец, Алешка. А вы уж извините, что сразу не встретил: дел выше головы.

Марта стала приглашать к столу, но Стогов отказался.

— Пойду уж. Завтра в контору приходите — поможем чем на первой поре, на работу определим.

Так и зажила в Козлихе семья Тынц (такая была их фамилия). А для Алешки Воронова жизнь с той поры осветилась нежной, тайной радостью. И этой радостью была дружба с Астой, девчонкой такой не похожей на всех девчонок Козлихи.

…— Вот, на… — заикался, совал ей в руки комок. — С премии. Вот…

Аста сперва не брала. Алешка даже обиделся. Тогда взяла с условием:

— Вместе съедим.

— Наелся я, аж тошнит. Что я, конфет сроду не видел? — врал он.

— Не обманывай, Альеша. — Марта легонько потрепала Алешку за ухо, и они все рассмеялись. — Любят тебья, Альеша, все здесь, — сказала Марта.

— Здесь всех любят, тетя Марта, — возразил он.

— Нет, нет, тебья не как всех… И… мы тебья любим.

Аста взяла Алешкину руку (что за привычка — брать за руку. Козлихинские девчонки ни за что не возьмут за руку) и так и дошли до саманного домика.

Какой счастливый Алешка в сегодняшний вечер! Чествование в конторе и вот теперь — с Астой рука в руку. Так бы и шел всю жизнь. Но Аста сейчас уйдет домой и он тоже. Ну и пусть. Все равно она будет всегда рядом, близко. Вот и сейчас он пойдет спать, и она ему приснится, и будет он видеть ее во сне и слышать: «Альеша, Альеша». И все же не хотелось, чтобы Аста сейчас ушла.

И, как бы услышав Алешкино желание, Аста попросила мать:

— Можно нам погулять немножко?

— Погуляйте, только недолго, а то простынете.

Был тихий, но холодный вечер. Они подошли к озеру, взошли на дощатый мостик, с которого берут воду. В тихой воде, в глубине стояли звезды. Тишина в Козлихе, на озере и над всем простором.

— Странно, — прошептала Аста.

— Что странно?

— Вода, а не шумит. А у нас на Сарема всегда шумит море и сосны шумят. — В голосе ее слышалась тоска. А Алешка подумал о том, как далеко остров Сарема. И представлял Сарема и Асту на нем и не мог представить, и казалось, что Аста никогда не существовала без Козлихи.

— Альеша, если бы нас сюда не привезли, то я никогда не увидела бы тебя, Альеша.

— И я тебя — тоже.

— Пусть далеко Сарема от Козлихи, но мы вырастем и никогда не расстанемся.

— Конечно нет. Мы не расстанемся.

Они стояли на мостике, а над ними и внизу вокруг них были звезды. И как обманна, неправдоподобна была близость звезд, так и неправдоподобны были их детские мечты о совместном будущем. Жизнь сложнее и мудрее, она разведет их в юности, и, может быть, до конца своих дней они не только не увидятся, но и не услышат друг о друге.

— Завтра в Заозерье едем на посевную, — сказал Алешка. — Я буду сеяльщиком.

— Можно и мне, Альеша, можно, а?

— Да ты что? Что там будешь делать?

— Что ты, то и я.

— Не, ты еще не выросла… Стогов не разрешит. — А сам подумал о том, что как бы хорошо было, если бы Аста стояла на приступке сеялки рядом с ним с утра до вечера и помогала бы ему чистить зернопроводы. — Не разрешит Стогов, — сомневался он.

— А я попрошусь — и возьмет.

На заре мать разбудила Алешку.

Алешка умылся, поел картошки с молоком. Вышел во двор. Солнце всходит, а в Заозерье журавли плясовую наяривают, а скворец на скворечнике — сплошной оркестр: и свистит, и железкой об железку бьет, и в горлышке стекляшки катает. За амбарами все три козлихинских трактора гремят.

Алешка пошел за амбары. Там механизаторы хлопочут. Мощный ЧТЗ сцепил плуги, сверху — бороны, за плуги — вагончик. Два колесных собрались тянуть сеялки, культиваторы. На подводе Зинка Коровина, повариха, с котлом и чашками. Рядом с ней Клавка Сказко с саженей. Стогов водовоза Волосникова трясет:

— Где вода?

— Да хумут вот, починить ба…

— «Хумут, хумут»! — злился Стогов. — На охоту идти…

Алешка цеплял к трактору сеялку и поглядывал: не идет ли Аста. И проглядел. Она уже около Стогова стоит в курточке и в красных штанишках, а тот рукой машет, сердится. А потом кричит: