Н. Денисов - Арктический экзамен

— На блюдечке не поднесут.

— А что думали раньше? «Некогда» было, а, Станислав Яковлевич? — опять подковырнул Леня.

Борисов промолчал, счел нужным не заметить ироничного вопроса, обвел взором собравшихся в рубке, как бы подытоживая:

— Перекармливаем команду, Виктор Александрович!

— Ну конечно, вон Геннадий аж в рубаху не стал влезать! — настраивался на веселый лад Сапунов.

— Ревизия показала…

— Что показала, что?

— Да не кипятись, Виктор Александрович! Что ты все время взрываешься, нельзя замечание сделать?

— А деды у меня революционерами были — наследственные гены! Не люблю несправедливостей. Я и так над каждой банкой тушенки, как Плюшкин, трясусь. Надо было выяснить, из какого расчета этот… блокадный паек выдавать. По моим прикидкам, идем в норме.

— А я не хочу, чтоб мне на шею потом повесили!

— Выдюжит! — хмуро проговорил Мещеряков.

— Станислав, постыдись хоть женщины, — сказала и Лилия Марковна.

Примолкли. Отвели глаза. Посматривали в просторное окно рубки. Но тут Гена не выдержал:

— Хватает, чего там! — сказал Гена.

Неожиданный хохот до слез, до коликов. Ну, раз Гена говорит! Не антрекоты, не эскалопы готовит кок, пусть! Ну раз Гена…

— Геннадий Николаевич! — решительно сказал начальник. — Назначаю вас главным инженером станции.

— Вот это да — а — а! — изумился Вася. — За какие…

— Да, Геннадия Николаевича — назначаю! — подтвердил еще раз Борисов. — И прошу всех в мое отсутствие исполнять его указания…

«Гену!» — читал Виктор в глазах парней. Те примолкли, искоса поглядывая на Мещерякова: Леня все же с законченным высшим образованием!

Вова Крант дурашливо ссутулился:

— Можно, Гена, я вас буду на «вы» называть?

— Как врежу! — погрозил ему Пятница.

На «Северянке» воцарилось безвластие. Начальник поехал проводить жену до поезда, да так и застрял на берегу, оставив судно под началом Бузенкова. На распоряжения Гены кивают, но никто не торопится исполнять эти распоряжения. Крант днями, валяется в каюте, гоняет на магнитофоне «урок» и «мурок», концерты эти всем осточертели, и Пятница не пускает его в радиорубку.

Вася утопил подвесной мотор шлюпки и опять ходит мрачный. Обвязывался веревкой, нырял, но безуспешно.

У Пятницы в кладовой есть весла, но он никому не дает, и на берег можно добраться лишь рейдовым катером, который появляется по утрам и поздним вечером.

На этом катере и привез из города Сапунов «пренеприятные известия»: переводов для команды нет, зато дожидалась на почтамте телеграмма из треста: «Выслали тридцать пар рукавиц для работы с тросами. Точка. Баренштейн. Точка».

— Утешили! — поежил чубчик Пятница. — Помнится, в Тобольске такое же извещеньице получали! А?.. Торговать будем варежками? Вот и деньги… расплатиться за Васиного утопленника! А то куда нам шестьдесят пар? Куда?..

Надо б заняться изучением систем станции, но голосу разума и Гены Бузенкова внял только Заплаткин. Не дожидаясь повторных указаний, а, скорей, по собственной воле, облачился Миша в спецовку и надолго залез в котельное отделение, собираясь самостоятельно развести пары и дать наконец в душ горячую воду.

Леня Мещеряков сочиняет длиннейшие письма в Севастополь. А то вдруг спохватится, словно устыдится, начинает возиться с электроаппаратурой: паяет, контакты зачищает. Смотреть приятно!

Но вот стучит Леня в дверь каюты Сапунова.

— Проголодался? — откликается Виктор.

— Нет! Нет, ты послушай, что о нас пишут!

— В местной газете? Как там нас чуть ли не героями называют? Это я уже читал!

— Да нет — Сервантес! — и Леня устраивает за дверью громкую читку: — «Матросы — народ безбожный и грубый, для них понятен только тот язык, которым пользуются на корабле. В хорошую погоду они прилежны, а во время шквала — лентяи: когда бывает буря, все они охотники командовать, а исполнять приказы не любят, у них один бог на свете: это сундук и общий котел…»

— Хорошо, Леня! Понял, на что намекаешь. Оставь в покое великого Сервантеса, спускайся на камбуз, общий котел нас дожидается…

Томительно тянутся дни. Мимо «Северянки» натужно проходят суда-то на юг, в сторону Оби, то к северу, в Заполярье, к полуострову Ямал, где, по слухам, держится еще лед в устье губы, а поскольку слухи эти не проверены, команда со дня на день ждет отплытия. Но оно отодвигается, и парни, собираясь после обеда в канцелярии за длинным столом, с ожесточением лупят по сверкающей полировке доминошными костяшками.

Хоть бы случилось какое-нибудь приключение, но и оно не происходит, и только дивятся парни суетливой беготне Гены, от которой он еще больше осунулся, принялся для солидности отращивать бороду, и щетина на скулах прет кустисто, клочковато, как трава на скудной почве.

Гена влетает в канцелярию и с порога повелевает:

— Кончайте стучать! У нас авария!

— Авария, Геннадий Николаевич? У кока сгущенка кончилась? — как всегда, ерничает Вова Крант.

— Может, плотик свистнули и коньяк выпили? — говорит Вася, продолжая следить за игрой. Вася намекает на то, что в спасательных плотиках — слышали от Глушакова — хранится НЗ — коньяк, шоколад, консервы. Пятница наказывает всякий раз вахтенным доглядывать плотики, поскольку с палуб украсть больше нечего.

— Этта что такое? — выходит из равновесия Иван, когда Гена привел заинтригованных доминошников на корму. Часть леерных ограждений растерзана и смята, будто многотонным молотом поработали.

Глушаков поник, почесывает лысину:

— Ну вот, клюнул жареный петух!

— Кто утворил? — наседает Пятница на ни в чем не повинного «главного инженера».

— Вон тот… пароход, — показывает Гена. — Маневрировал, маневрировал возле кормы и зацепил.

Глушаков, как самый опытный в административных делах, предлагает составить акт и передать его в контору порта. Сокрушаясь и вздыхая, отправились писать акт.

— Я никогда не сочинял таких бумаг! — отказался Бузенков, когда ему придвинули чистый лист.

— А ты, Гена, бери сразу на боженьку, чтоб почувствовали, с кем дело имеют, — советует Вася на полном серьезе.

— Значит, так — бери химический карандаш и начинай: добрый день или вечер, шлем поклон и желаем…

— Заткнись, Вова, — вспыхивает Вася. — Я говорю, на боженьку, чтоб почувствовали!

— Начинай по порядку, — хмурится Глушаков. — Мы, нижеподписавшиеся, составили настоящий акт в том, что сегодня, второго августа сего года, в пятнадцать часов портовый теплоход под номером шестьсот двадцать три… двадцать три… при маневрировании на рейде смял леерные ограждения…

— Нормально диктует, — сказал Пятница.

Вася тихо, но отчетливо произнес:

— А ты не вякай!

— …Смял леерные ограждения па корме плавстанцни «Северянка»… Так — так. Ну и, значит, требуем наказать виновных и прислать сварщика, чтоб отремонтировали.