Н. Денисов - Арктический экзамен

— Пошто, батюшко? Добра девка, теперь уж кака девка, женшина. Только че-то ты неспроста завел разговор. К нам-то че не зашли вместе? Я бы уж и приняла, куда денешься. Я ить, бывало, хорошо ее знала. Спрошу эдак завсяко — просто: не пишет тебе, Нина, кто из робят — рыбаков? С Галиной-то Ерохпной, покойницей, вместе, бывало, они похаживали. Она совсем девчушка, помоложе была, а тоже — с карахтером… Вот, Виктор Александрович, че я тебе скажу. Не свел вас бог вместе, а теперь и не время похлебку заваривать!

Нюра как-то очень решительно поджала губы, и Виктор удивился внезапной в ней перемене: ничего себе, «карахтерная» старушка! Откуда она что и взяла, будто что известно ей? А Нюра с первых слов все поняла — и смущение его, и бодрячество, и заинтересованное любопытство: что, мол, ответит? А что отвечать, когда у него в глазах все написано. Так и не научился скрывать свои думки, так и остался красной девицей, хоть и возмужал, хоть и в года вошел… С Юрием они говорили тоже, всяко разговаривали.

— Знать, известие теперь получил от Нины-то?

— Все вы знаете, тетя Нюра! Ничего я не получил… Вы уж ругать вроде меня собрались?

Она упустила из внимания последние слова:

— Не получал, и не надо! Какая, батюшко, судья вам? Мне уж теперь одно — до дому бы скорей воротит — ца, Афанасий, поди, с ума сходит, убралась на такой Сивер!.. Только я советую тебе, будь потолковей. Ты уж, поди, сам знашь теперь: почем сотня гребешков? Оне, нонешние бабы, — с придурью.

— Напрасно вы, тетя Нюра…

— А вот и не напрасно. Я своих-то как наставляла: че бы не было, а строгость в поведении дело — первое. В крестьянстве было так заведено. И правда, живут не пообижусь. И люди дивуютца: хорошие у тебя робята, Нюра! Младший Степка, правда, как пришел из армии, четыре года — ни в какую, девок за собой гужом водит, а чтоб на серьезное, не — е. Чуть не силком заставили: женись, говорим! Уехали оба на нефтеразработку. Хорошо, пишут, живут…

Тут она встала, засеменила в комнату, принесла альбом с фотокарточками. И Виктор еще долго листал альбом, погружаясь все глубже в подробности чужой семьи, так прочно, так основательно, по-крестьянски прочно хранящей родственные связи. Вот и разбросала их жизнь от родового Соломатинского кормя, а все ж они живут, будто под одной отцовской крышей, шлют письма, свадебные фотографии, карточки народившихся чад, потом снимаются вместе с подросшими ребятишками, потом уже — первые внуки — все в альбоме, все увековечено в маленьком семейном архиве.

— Спасибо, тетя Нюра, за чай, — поднялся Виктор. — Мне — на судно, пора своих чаем поить.

— Может, у тебя, батюшко, дело ишо какое было, не стесняйся? Юрия, прости, нет, в конторе он. Из командировки прилетел вчера, теперь опять запоздат.

— Успею, зайду к нему. Я, наверное, попрощаюсь с вами, тетя Нюра. Уплываем мы не сегодня — завтра.

— В добрый путь, батюшко! Ты уж не суди старуху, че я тебе тут говорила. В добрый путь! — И она не удержалась, промокнула платочком глаза…

Размеренно спускался он по крутой деревянной лестнице к Полую, предчувствуя, что это последние и почему-то грустные за нынешнее лето шаги по твердой, не — качающейся суше…

— Вниманию членов экипажа! Через пятнадцать минут снимаемся — в Обскую губу! Посторонним немедленно покинуть судно. Повторяю…

Виктор откинул ногой одеяло, больно ударясь о полочку с книгами, — сколько раз давал себе слово закрепить полочку в другом месте, но все откладывал и вот теперь опять катался от боли на матраце, пытаясь дотянуться до выключателя радиодинамика.

— Повторяю, — заполнял каюту рокочущий в динамике голос Борисова. — Посторонним покинуть судно! Отплываем…

«Принудительную включил… Какие, к лешему, посторонние? — подумал Виктор, но полусонное сознание вновь обожгло: — Да это ж!.. Да что я прохлаждаюсь!..»

Где-то в недрах станции глухо молотил дизель. На центральном щите управления красноглазо помаргивали, накаляясь, сигнальные лампочки, и ближе к моторному отделению легонько вибрировала палуба. Кто-то пробежал по трапу — пулеметно простучали каблуки! — кто-то кашлянул, матюгнулся, нервно хлопнул дверью, и было слышно, как рядом с «Северянкой» крутило винтами мощное и легкое в ходу судно.

Виктор поднялся наверх в рубку, там находился один Борисов — наутюженный, выбритый, в одной руке бинокль, в другой — микрофон. Прибыл он час назад с берега и теперь по-капитански красовался на командном мостике. Пятница с Бузенковым и Мишей Заплаткиным орудовали на баке с тросами.

— Уходим, Виктор Александрович, уходим! — бодренькое настроение у Борисова.

— Кому это такую тревогу сыграли, Станислав Яковлевич?

— А вон архаровец! — показал тот рукой. — Только отлучись…

В сторону берега, усиленно работая веслами; плыл в ялике Вася. И не один. На корме и на носу ялика с беспечным видом посиживали пассажирки, успевая еще «заигрывать» — подхватывать из-за борта воду и осыпать бедного Васю брызгами. Да, не дождался Вася знойного юга, не дождался.

— Только отлучись! Развели бы тут…

Между тем поднялись на мостик Леня Мещеряков с дедом. Мещеряков прижег сигарету, а дед, как некурящий, в фуфаечке внакидку, довольно посматривал на подошедший буксировщик — есть о чем вспомнить, чем полюбоваться: как — никак — произведение родного завода, сколько таких буксиров — толкачей строил — перестроил.

— Дождался, Валентин Григорьевич, а? — опять бодрится начальник. — Сейчас наш шеф — повар кофейку принесет. Как, Сапунов?

— Чайку — пожалуйста!

— Оркестра не слышу! — появляется заспанный библиотекарь. — Кранты! Поплыли!

Ну что, в самом деле: дождались отплытия, а ни ликования, ни громкогласной радости! Вода в Полуе, небо над городом и то светлее в эту пору!

Но развеселило появление Милована. Вася с виноватым видом открыл дверь рубки, изготовясь к ответу перед начальником, которого, естественно, не ждал никто в такую рань.

— А что я такого сделал? — напыжился Вася. — А может, я из этих льдов и не вернусь никогда! Может, похороните меня, как героя! Так что — в последний раз с невестами не пообщаться?

Ну, Вася! И с таким серьезным, глубокомысленным видом стал убеждать начальника, что все не выдержали, расхохотались.

— Слушай, голова — два уха, как это ты сразу с двумя «общался»? Вы понимаете, — начальник озорно застрелял глазами, — стучу к нему в дверь, а они у него, как младенцы, на полу спят…

— На палубе! — огрызнулся Вася.

— А он, как в том анекдоте…

— А что я сделаю, если и вторая вот от него, — Вася кивнул на библиотекаря, — тоже ко мне прибежала? Ночуйте, говорю, черт с вами… Привез ему невесту: на, Вова… Уйди с глаз!

— Ну и откровения! Сто лет бы не слышать! — морщится дед.