Н. Денисов - Арктический экзамен

Дед отказался от протекции капитана Глебова, который брал билеты без очереди и сразу оптом — на всю палубную публику. Отказался воспользоваться «бронью», которую капитан заказал по рации через портовое начальство. Да и получилось в общем-то разумно: лететь через Москву — удлинять себе дорогу, а он выбрал другой маршрут, через Якутск — Иркутск, хоть и выложил за билет едва ль не месячный оклад старшего инженера, выстояв длинную очередь перед окошечком кассы.

Он почувствовал себя уже в новом качестве билет на руках, до отлета сутки с небольшим, можно расслабиться, помечтать о вечерней охотничьей зорьке — сентябрь еще не выдохся, северная птица только — только пошла и под Тюменью сейчас самый сезон «побахать» на перелете.

Еще томила, рвала душу «Северянка», неудачный финиш перегона, но и к этому он начал привыкать, теша себя мыслью, что довели станцию в целости — сохранности. На заводе, понятно, тоже расстроятся, но ненадолго, захватит горячка строительства новой станции, первые днищевые секции которой готовили еще три месяца назад. Опять вспыхнут «повышенные обязательства», возгорятся «ударные темпы», к чему, собственно, он привык. Не будь этого в повседневной заводской текучке, он бы считал себя обделенным, настолько все это к нему прикипело.

Он не лез (по выражению Борисова) в «дамки», просто раньше он привык считать себя хорошим исполнителем и как-то тогда мало задумывался о дальнейшей судьбе заводской продукции, когда всякое новое судно покидало причальную стенку. Он законно гордился, когда «продукцию» хвалили, но вскоре опять втягивался без оглядки на будущее в неспокойное русло своих заводских хлопот.

«Прием» на мысе, где плавучая станция оказалась не то что ненужной, ее, кажется, не ждали так скоро, надеясь, наверное, что застрянет из-за тяжелых льдов где-нибудь на Диксоне или в Тикси, — прием этот ошеломил Валентина Григорьевича Глушакова. Он видел, как приуныл молодой народ, еще недавно задорно носившийся по палубам, подогретый опасностями, которым, кажется, не знал истинной цены. Да и Борисов вот как-то сник! И он по-человечески сочувствовал ему: ждал начальник законных почестей, а они ускользали, ускользали, пока не громыхнуло окончательное: «Северянку» на прикол в бухту Большого города!

«Теперь уж ничего не попишешь!» — думал Глушаков, шагая по взлохмаченной ветром улице. Он зашел в магазин выбрать северный гостинец супруге, потолкался у прилавков, но ничего подходящего не нашел, решив посмотреть в другом магазине.

По дороге он свернул в пивной бар. И даже подивился, что в арктическом городке этакий фасонистый пивной бар. И с пивом! Неужели на пароходах привозят? Но плечистый бармен кавказских национальностей охотно объяснил, что «готовит пиво из концентрированного солода и всегда — бесперебойно!».

Довольный не столько пивом, а самим фактом приобщения к подзабытым приятностям городской жизни, вытерпев стойкие тучи табачного дыма — курили в баре эффектно и даже вызывающе, дед направился в порт.

«Северянка» — на месте. Он приметил ее среди других судов на рейде, ощутив даже прилив радости: она на месте!

К берегу подошел пограничный кораблик. Из игрушечной рубки вышел мичман и, козырнув военно — морскому флажку на мачте, по-домашнему шагнул с низкого бортика на высокий гранитный валун, подернутый стекольчатой изморозью.

Он проводил взглядом ладного мичмана, наверное командира этого кораблика: что эта посудина может делать в ледовых морях?

«Маршал Рокоссовский» все еще нависал над пирсом. И ближняя площадка пристани пестрела холмами «авосек» с мясом, которое не успевали отвозить на склады.

— Откуда «Маршал»? — спросил Глушаков озабоченного человека в кожаном пальто.

— Из Австралии… не мешайте!

— Далеко возят! — покачал головой Глушаков, не рассчитывая на дальнейшую беседу.

…На станцию шел последний катер. Капитан торопил, напоминал, что — «последний, больше не пойдет!». Дал команду. И катер с ходу черпнул носом волну.

Немногочисленные пассажиры — матросы с других судов — поочередно прыгали на свои палубы, затем с подветренной стороны катер подрулил к «Буслаеву», жестко ударясь о привальный брус, освобождаясь от последнего пассажира…

Пустынная палуба ледокола мерно раскачивается. Поскрипывают тросы, пружинят страховочные канаты. Легкие доски трапа, соединяющие ледокол и станцию, пошевеливаются в такт качке.

Размышляя о тепле каюты, Глушаков ступает на трап и неожиданно, не находя опоры, проваливается куда-то в преисподнюю. Падая, он успевает подумать, как купоросно — зеленая ледяная хлябь вот — вот накроет его с головой. Руки инстинктивно ищут спасательной зацепки. И находят. И он висит уже над водой, уцепившись за буксирный трос, не решаясь почему-то звать на помощь. Он еще пытается перехватиться покрепче, но эта шуба — угораздило надеть сегодня шубу! — чугунной тяжестью давит книзу, сковывает движения. Он успевает еще глянуть на палубу ледокола, — та по-прежнему пустынна, и, наконец, падая в воду, не выдерживает:

— Помоги — ите — е!

Мертвым холодом обдает не сразу. Он думает еще, что крик получился стыдливо — жалобным, не крик вовсе, а какой-то вопль, непристойный для пожилого человека. Вынырнув, он видит надвигающуюся волну, на которой блином крутит его кепку. Голова сразу замерзла.

— Куда? Куда — а? Держите круг!

Это Вася Милован собрался к знакомому мотористу ледокола, тот обещал ему коробку «Золотого руна» — на память о походе. Вася как раз и вышел па полубак станции.

Спасательный круг упал далеко от деда, и Вася видит, что тот даже не отреагировал. Глушаков греб к берегу.

— Куда? Обратно надо, обратно — о…

Но дед, кажется, освоился со своим положением и молча давал круги, похожий на вольготно чувствующую себя в родной стихии нерпу.

Вася уже — на «Буслаеве», кидает за борт канатную лесенку.

— Плывите обратно! К борту плывите…

Но не тут-то было!

— Эй, повымерли, что ль, фраеры!

Милован сбросил уже шубу, сковырнул с ног ботинки, разделся до плавок, когда возник бегущий человек.

Хрипло взорвалось в динамике:

— Тревога! Человек за бортом!

А Вася уже плывет на подмогу деду. Размашисто, будто силясь выскочить из воды, плывет Вася.

— Не толкайся, не толкайся. Растолкался тут! — выплевывает воду Глушаков, почему-то противясь помощи. То ль от страха, то ль от ледяной воды несет околесицу.

— Подгребайте к борту! — злится Вася, подтягивая его за рукав.

Подали длинный шест, и Вася, уцепившись за конец, тянет деда к веревочной лесенке.

— Не толкайся! — зябко огрызается тот, развеселив неожиданно собравшийся на палубе народ.