Н. Денисов - В чистом поле: очерки, рассказы, стихи

Да, стареет, угасает режим во главе со своим высоким руководством. Пельше, говорят, на заседания Политбюро уже «приносят», Брежнев еще молодцевато приходит сам!

Придем и мы на наше «заседание, товарищи!» Главное: убережем от льдин, не утопим судно, доведем до места!

Потом я вернусь северными самолетными маршрутами – домой.

Домчусь на такси. Порадуюсь встрече с терпеливо ждавшими меня – дома. И я живой, не обмороженный, эйфорийный от свершенного мужского дела, позвоню… Ну, конечно, литературному нашему шефу: как мои дела в Москве? «Приняли, – скажет Лагунов, – поздравляю… празднуй!» Будет это 17 октября 1975-го. Тот- час с уличного телефона автомата за две копейки «проникну» в гостиницу «Заря», зная, что там гостюет – приехал из Москвы в командировку! – мой однокашник литинститутский Борис Примеров. «Боря, приезжай ко мне, меня в Союз приняли! Бутылка коньяка уже в кармане, обещаю и коронное тюменское блюдо – зажаренного долгоного бройлера…» – «У меня в номере Нечволода сидит!» – «Приезжайте вместе, адрес Володя знает…»

Потом друзья поднимут тост – «За первого стихотворца из русских, принятого в писательский Союз на Тюменской земле!» «Верно, ребята, я как-то и не задумывался об этом. Спасибо «за первого из русских». И полный вперед, как говорил наш капитан в Восточно-Сибирском море, когда сквозь тяжелый лед и разводья выходили мы на синь чистой и спокойной воды!»

Духмяно пахнут остывающие во мраке ночные травы. Тусклая луна, то проглянет, то скроется в небесной дымке. Иду наугад. Но, знаю, держу правильное направление. «В России нет дорог, есть только направления!» – припоминается «историческая» шутка.

Слышу звон лошадиного ботала. А вот и сами лошади прорезаются крупно из набухшей темнотой окрестности, шумно фыркают, совсем не пугаясь ночного прохожего. Зато я сам вздрагиваю, когда метрах в двадцати от меня, вырастая из трав, темнеют кресты старого православного погоста. Как у Рубцова: лошади… погост… кресты… И – «Лучше разным существам в местах тревожных не встречаться…»

Июль на исходе. А ночи еще приметно коротки, хоть и день пошел на убыль. Иду и вспоминаю его раннее начало. Вот! Сразу после завтрака ходил с электриком Иваном Пятницей на местный базарчик, где подивив торговок, собрали мы с лотков два берем я зеленого лука. Как две охапки сена! Потом, задействовав на камбузе еще пару трезвых «машинёров», вооружив их длинными ножами, укладывал я искрошенный и подсоленный витаминный продукт в банки. О, впереди белая Арктика! Старайтесь, ребята! Старались.

Стемнело совсем. Лишь малая, совсем узкая полоска, уцелевшая от закатной зорьки, медленно движется по горизонту. К утру

она воссияет в полную силу. И я, отводя высокую, уже прохладную траву, стремлюсь к цели – на замаячивший вдали мачтовый огонек. Гам суда, там берег.

Возле нашего высокого борта приткнулся местный портовый катерок. На его узкой палубе ходит человек.

Обмениваемся шуточными приветствиями:

– Эй, там, на «Богатыре», супчику вчерашнего не осталось? – кричу я человеку на катере.

Он не остается в долгу:

– Слушай, дорогой, а ты не видел, лом возле вас не проплывал?

И тишина. И легкий плеск потревоженной кем-то ночной воды.

После авторской встречи в школе № 33, где десятиклассники меня спрашивали, как я отношусь к популярной музыкальной группе «Бонн М» и к любви с первого взгляда, предстояло литературное выступление в КБУ – комбинате бытовых услуг. То есть, как я ошибочно представлял, у каких-нибудь швей-мотористок… ну у часовых дел мастеров с ремонтниками телевизоров вкупе? Человек из Бюро пропаганды, назначавший встречу, в подробности не вдавался. А подробность некоторая открылась вскоре весьма существенная…

На усиление должен был еще явиться туда мой приятель поэт Нечволода, фамилию которого перекраивали в афишах всякий раз на свой аршин, что вызывало у Володи скрытую обиду.

– Привет! – сказал Володя, поджидая меня возле перекрестка улиц Холодильной и Республики, сияя новым в крупную клетку пальто и не менее шикарным дипломатом.

– Привет! – сказал я, отвечая на рукопожатие, чуть не уронив в грязь папку, из которой лохматилась, обернутая местной газетой, рукопись. – Двинули. А то как бы не опоздать.

– А куда?

– А я знаю?

– Я только – из Бюро, сказали КБУ, ориентиры дали, – и Нечволода начал вспоминать улицу…

С полчаса блуждали по предполагаемой улице, прыгали через лужи и колдобины, выпархивая из-под буферов летящего транспорта. Стояла весна. Апрель. И было еще зябко. Мы бросались ко всякой добропорядочной вывеске у парадного входа учреждений, изучали их до последней буковки, но-тщетно. Наконец остановили пожилого гражданина с тросточкой, во взоре которого, как нам показалось, не отражалась суета и гонка быстробегущей жизни и почуявшей весну толпы. И гражданин объяснил.

– Вы рядом, ребята, кружите. Вон тополя, видите?

– Видим.

– Шагайте вдоль заборчика, никуда не сворачивайте, прямо – и упретесь.

Я посмотрел на Нечволоду, Нечволода на меня. И мы пошли вдоль заборчика.

– Ты куда меня ведешь? – спросил он, пугливо косясь на могильные кресты среди тополей.

– А ты куда? – засомневался и я, разглядев впереди старушку с траурным погребальным венком.

– Слушай, я не пойду. Там же похоронная контора! – сказал Нечволода и решительно остановился.

– Ну, контора… Какая теперь разница, там же ждут! – во мне запробуждалось наследственное упрямство.

– Тебе хорошо, – непонятно на что намекнул Нечволода.

– Еще бы, во как хорошо! – меня уже разбирала досада на него, хотя и самому захотелось повернуть оглобли, пропади оно все пропадом… – Пошли, пошли, – я потянул его за рукав блистательного пальто, на котором темнели уже дробинки засыхающих брызг.

Впереди вдруг грянул похоронный марш, но после первых музыкальных аккордов музыка пошла вразнобой, смолкла, лишь один кларнет, поигравший долее других инструментов, вознес над вершинами тополей и кленов слезливую колеблющуюся мелодию. Музыканты, наверное, просто пробовали трубы.

У ворот заведения, где кучковались трубачи, голубело такси: кто-то спешил с последним шиком проводить в мир иной своего ближнего.

С тяжелым сердцем, но уже не столь унылые – поскольку увидели живой народ, стали мы подниматься на крылечко домика, в двери которого, опередив нас, проник запаренный мужичок.

– Парни, – окликнул нас один из трубачей, – музыку заказывать будете?

– Ты будешь заказывать? – спросил я Нечволоду.

– Иди-ка ты, знаешь!..

– Не-ет, не будем! – крикнул я музыканту.

– А то мы пока тут… Если надо…

Музыкант продул мундштук, высморкался и отвернулся к товарищам, проблеснув медной трубой.