Н. Денисов - В чистом поле: очерки, рассказы, стихи

И вот как-то Геннадий Кузьмич Сазонов задумал к своему писательскому билету присовокупить и билет члена партии коммунистов. Возможно, руководитель организации Константин Яковлевич Лагунов в доверительной беседе подсказал ему – с прицелом на будущее. То есть как-то побеспокоился о будущей своей смене на руководящем писательском посту. Им должен был быть – в обязательном порядке – член КПСС.

Как Сазонов готовился к предстоящему приёму в нашей партийной ячейке, не знаю. Но, вероятно, обуреваемый чувствами, может, просто для храбрости, «употребил» он по дороге на собрание чуть лишнее в уличной точке – «Закусочная». И милиционер, стоящий у входа в Дом Советов, в двух отдельных угловых комнатах которого, на пятом этаже, располагалась тогда писательская организация, просто не допустил Сазонова в данное расположение.

Что делать? Там же собрались партийцы, ждут! И Геннадий решил добраться до пятого этажа монолитного здания по водосточной трубе! Кому, нормальному, как говорят, придет такое в голову? Да никому. Разве что геологу-романтику!

Труба оказалась хлипкой, не выдержала напористого штурма, с грохотом оборвалась, едва «покоритель» Дома Советов достиг окон первого этажа…

Делать нечего, как покорно и мирно возвращаться домой. А в дверях встречает Роза – супруга и соратница по геологическим тропам. Сама геолог. Радостная встречает и с праздничным тортом в руках, который несла из холодильника, накрывая на стол, чтоб отметить непростое событие, выходящее за семейные рамки.

«Ну и как?» – спросила Роза, в одно мгновенье все на свете поняв. И в следующее мгновение торт полетел в лицо нестойко маячившего в дверях муженька…

Ах, Роза, Розалия, редким ты была человеком! Да, строгим. Но и настоящей женой-подругой талантливого мужа. И не только сопровождала его в геологических походах. Через твою печатную машинку прошла каждая страничка произведений писателя Геннадия Сазонова. И – не единожды перепечатанная…

Он ушел в мир иной рано. В пятьдесят три года. Многолетняя астма, другие сопутствующие болячки, да и собственное небережение сделали свое дело. Узнал я об этом из телефонного звонка в Питере 19 апреля 1988 года, поджидая в гостинице моряков свой сухогруз, который шел из Бразилии с грузом кофе и после разгрузки собирался вновь в Южно-Американские страны…

У Сазоновых остался сын Дима, который подрастал на глазах тюменской писательской братии. Успел вырасти, определился в жизни, закончив Тюменскую Высшую школу милиции. А Роза так и не смогла впоследствии «найти себе место». Обратилась к религии. Но не традиционной, православной, попала в какую-то «мутную» секту. Знакомые говорили, что она часто повторяла: «Гена меня зовет! Мне надо к нему!» И однажды, взойдя на высокую железную ферму моста, она шагнула в пустоту, которая разверзлась черной, беспощадной купелью быстротекущей сибирской реки Туры.

Мир, покой тебе, Роза. И Царствие тебе Небесное!

Есть на Червишевском погосте, под Тюменью, холмик с памятником. Последнее пристанище геолога-бродяги, талантливого писателя, оптимистичного человека Геннадия Сазонова. Стоят над ним молчаливые сосны, падает снег, шумят травы, синеет просторное небо, волю и синеву которого так он любил в своих странствиях и трудах.

У каждого из нас свои извинительные слабости. Володя Нечволода любил, например, блеснуть перед приятелями на широкую ногу. Но поскольку у поэтов не часто бывают хорошие деньги, а Нечволода был не исключением из этого правила, то «блеск» этот заканчивался у него обычно последующими проблемами: где перехватить, занять энную сумму, чтоб выйти из затруднительного финансового положения? Словом, был он всегда в долгах, как в шелках!

Познакомились мы осенью 1964 года в Москве во дворике дома Герцена на Тверском бульваре – после вступительных экзаменов в Литературном институте имени А.М. Горького. В тот год Никита Сергеевич Хрущев, рассердившись на какую-то публичную акцию литинститутцев, закрыл очное отделение, мотивировав это тем, что, мол, будущие писатели пять лет ничего не производят, слушают лекции, когда надо постигать на производстве живую действительность, чтобы ярче отображать её в своих книгах.

Мы и постигали. Я служил в элитном батальоне охраны Главного Штаба Военно-Морского флота СССР, на третий год служба в Москве переваливала, а Володя работал рулевым речного флота и, как мне тогда с гордостью рассказал, «сквозь ветра и штормы» привел на буксире парохода «Капитан» первую баржу тюменской нефти с Шаимского месторождения на Омский нефтеперерабатывающий завод. Я понимал: уже этим он вошел в летопись освоения родного нашего Тюменского края.

Прослушав общее собеседование в третьей аудитории, которая знала многих знаменитых – от Жана Поля Сартра до Александра Твардовского и Константина Федина, мы разошлись: Володя «блистать» в литинститутское общежитие в Останкино, на Добролюбова, 9/11, я же, сурово надвинув бескозырку, возвратился при увольнительной в тушинские казармы морского батальона.

Через пару дней дежурный по батальону вызывает меня из расположения нашей роты, чтоб явился в комнату посетителей: к тебе гость! Смотрю, земляк – Нечволода. Отыскал ведь как-то! Да, конечно, я ж говорил ему, что окна нашей матросской казармы выходят на канал Химкинского водохранилища, а ехать до метро «Сокол», а там на «флотской» шестерке-трамвае.

Посидели, поговорили. Порадовались, что оба прошли большой конкурс и приняты в такой исключительный вуз. Хоть и заочно, но будем в нем учиться. Я уже набил матросскую тумбочку учебниками за первый курс – дали в библиотеке нашего вуза: изучай и обогащайся знаниями! Еще не предполагал, что из всего этого сразу ничего не получится, пока не дослужу положенный срок, не уволюсь в запас, а уж тогда… Так и вышло.

Но сейчас надо заметить, что учебники, которые я принес из института и забил ими матросскую тумбочку возле койки, не более, чем через сутки были обнаружены старшиной роты мичманом Демченко и он, расценив это, как дело не уставное, отнес весь «арсенал знаний» в гальюн. Так сказать, на общее туалетное пользование! Оттуда, и под хохот, и под сочувствие нашей братвы, мне удалось их вызволить в целостности и при первой же возможности отнести в институт обратно…

Ну вот. Сидим. Вижу, что-то томит Володю, да не решается сказать! Не догадываюсь и я. Наконец, он напрямую: «Слушай, старик, займи на обратную дорогу, в кармане – ни копья!» Тоскливо стало на душе: первое солидное жалование командира отделения – 10 рублей и 80 копеек – я еще не получал, а у остальных… Ну, ладно, говорю, пойду по ребятам, попробую наскрести. И наскреб ему на билет в общем вагоне. Четырнадцать рублей он тогда от Москвы до Тюмени стоил. «Ты не сомневайся, старик, пришлю, как только рассчитают меня за нефтяной рейс…»