Джером Дэвид Сэлинджер - Ранние рассказы [1940-1948]

— Разумеется.

— Ну и вот, я иду на войну. Я должен. Уезжаю сегодня, сейчас.

— Я так и знала, что ты должен будешь ехать, — сказала тетя, просто, без паники, без горестных восклицаний: «Последний!» Замечательная женщина, подумал он. Самая умная, нормальная женщина на свете.

Молодой человек встал, оставляя перед нею свои песочные часы словно бы невзначай — единственный верный путь.

— Вирджиния будет часто навещать тебя, детка, — сказал он ей. — И водить тебя в кино. В «Саттоне» на той неделе пойдет старая картина Филдса [18] Филдс У.К. (1879–1946) — американский эстрадный актер-комик, с 20-х гг. снимался в ролях эксцентричного характера (наиболее известные картины с его участием — «Салли из опилок», «Банковский сыщик», «Мой цыпленочек»). Сыграл Микобера в экранизации романа Чарльза Диккенса «Дэвид Копперфилд» (1935). . Ты ведь любишь его фильмы.

Тетка тоже поднялась, но пошла не к нему, а мимо.

— У меня есть для тебя рекомендательное письмо, — деловито сказала она на ходу. — К одному моему близкому другу.

Она подошла к письменному столу, не раздумывая, выдвинула левый верхний ящик и вынула белый конверт. Потом вернулась к столику, где лежал ее альбом с марками, а конверт сунула в руку племяннику.

— Оно не запечатано, — сказала она. — Можешь прочесть, если захочешь.

Молодой человек рассмотрел белый конверт. Он был адресован некоему лейтенанту Томасу Э. Кливу-младшему. Почерк — тетин, волевой и четкий.

— Том — замечательный юноша, — сказала она. — Служит в Шестьдесят девятой дивизии. Он за тобой присмотрит, я совершенно спокойна. — И добавила многозначительно: — Я еще два года назад знала, что так, будет, и сразу же подумала про Томми. Он отнесется к тебе исключительно участливо. — Она снова обернулась, на этот раз немного растерянно, и уже не такой решительной походкой возвратилась к письменному столу. Выдвинула еще какой-то ящик, вынула большую застекленную фотографию молодого человека в лейтенантской форме образца 1917 года, с высоким стоячим воротником.

Неверными шагами подошла к племяннику и протянула ему фотографию.

— Вот его портрет, — пояснила она. — Вот портрет Тома Клива.

— Мне уже пора, тетя, — сказал молодой человек. — До свидания. У тебя ни в чем не будет нужды. Ни в чем, увидишь. Я напишу тебе.

— До свидания, мой милый, милый мальчик, — сказала тетка и поцеловала его. — Смотри, непременно разыщи Тома Клива. Он за тобой присмотрит, пока ты устроишься и все такое.

— Да, да. До свидания.

— До свидания, дитя мое, — рассеянно повторила его тетка.

— До свидания.

Он вышел за дверь и, едва держась на ногах, спустился по лестнице. На нижней площадке он вынул из кармана конверт и разорвал его пополам, потом еще пополам, и еще пополам. И не зная, что делать с комком бумажек, сунул в карман брюк.

— Миленький. Завтрак совершенно остыл! Яичница твоя, и вообще все.

— Ты вполне можешь водить ее раз в неделю в кино, — сказал он. — Тебя не убудет.

— А я разве что говорю? Разве я отказываюсь?

— Нет.

И он прошел к столу.

(перевод И. Бернштейн)

Была великолепная июньская суббота, когда помощник часовщика Деннис Куни отвлек внимание толпы от блошиного цирка, упав замертво недалеко от Сорок третьей улицы и Бродвея. У него остались жена, Эвелин Куни, и дочь, Элейн, шести лет, которая выиграла уже два детских конкурса красоты, один — в три года и второй в пять лет, уступив лишь мисс Зельде «Зайке» Кракауэр со Стейтен-Айленда, когда ей было четыре года. Куни оставил жене немного денег, впрочем, вполне достаточно, чтобы она забрала свою мать, вдовую миссис Гувер, из Гранд Рэпидс, штат Мичиган, где та подрабатывала кассиршей в кафетерии, и они втроем удобно устроились в Бронксе. Управляющего домом, в который переехала миссис Куни с матерью и дочерью, звали мистер Фридлендер. За несколько лет до этого мистер Фридлендер служил управляющим в доме, где «взяли» Блуми Блумберга. Фридлендер информировал миссис Куни, что по виду Блуми был не страшнее миссис Куни или кого-нибудь еще. Кроме того, он сказал, что Блуми звал его не иначе, как Морг, а он Блуми — Блуми.

— Я, помню, много читала об этом, — восторженно поддержала разговор миссис Куни. — Я хочу сказать, я помню, что много читала об этом.

Фридлендер одобрительно кивнул.

— Да, это было известное дело. — Он обвел взглядом гостиную миссис Куни. — А где миссис Бойл? — спросил он. — Что-то я не вижу ее в последнее время.

— Кого?

— Миссис… Вашу матушку.

— А, миссис Гувер. Моя мама — миссис Гувер. Уж я-то знаю. Когда-то это была и моя фамилия.

И миссис Куни от души расхохоталась.

Фридлендер тоже посмеялся с ней вместе.

— А я как ее назвал? — спросил он. — Бойл, да? Здесь раньше жила миссис Бойл. Вот почему. Гувер. Значит, она Гувер, да? Я запомню.

— Ее нет, — сказала миссис Куни.

— Вот как.

— Правда, ужасно? Она часами не бывает дома, и мне все время кажется, что ее переехал грузовик или мало ли что бывает в ее возрасте.

— Увы, — сочувственно произнес Фридлендер. — не хотите сигарету?

В возрасте семи лет маленькую Элейн отправили в школу № 332 в Бронксе, где она прошла новейшее и научнейшее тестирование и была записана в класс 1-А-4, в котором оказалось сорок четыре ученика «с замедленным развитием». Каждый день миссис Куни или ее мать, миссис Гувер, отводили девочку в школу и забирали обратно. Обычно отводила ее миссис Гувер и забирала днем миссис Куни. По крайней мере, четыре раза в неделю миссис Куни ходила в кино, обыкновенно на вечерний сеанс, поэтому на другой день она вставала поздно. Иногда из-за непредвиденных обстоятельств миссис Куни не успевала за дочерью, и девочка привычно ждала не меньше часа у второго выхода, пока за ней не приходила, тяжело передвигая ноги, рассерженная бабушка. Будь то по дороге в школу или из школы, беседы Элейн и ее бабушки никогда не поднимались до того высочайшего уровня взаимоотношений, который называется дружбой между поколениями.

— Не потеряй опять завтрак.

— Что, бабушка?

— Не потеряй завтрак.

— Опять арахисовое масло?

— Что опять?

— Арахисовое масло.

— Не знаю. Мама готовила завтрак. Подтяни трусики.

Их разговор всегда был таким же варикозным и малоприятным, как нос миссис Гувер. А девочка как будто ничего не замечала. У нее был вид счастливого ребенка. И она все время улыбалась. И смеялась над тем, что вовсе не было смешно. Казалось, ей безразлично, что мать одевает ее в отвратительно тусклые и дешевые платья. Казалось, она вовсе не была несчастливой. Но когда она училась уже в четвертом классе, ее учительница, высокая и изящная, но с некрасивыми ногами, мисс Элмендорф, посчитала необходимым поговорить о ней с начальницей.