Сергей Жадан - Ворошиловград

— Наверное, я его знаю.

— Тут все всех знают, — словно повторил за кем-то Коча.

— Он нам спирт сливал из каких-то авиационных запасов. Лет двадцать назад, — начал припоминать я.

— Вот видишь, — согласился Коча.

— А почему Эрнст?

— Он перекопал здесь полдолины. Ищет немецкие танки.

— Танки?

— Угу.

— Зачем ему танки?

— Не знаю, — признался Коча. — Для самоутверждения. Он говорит, что где-то тут в наших местах осталось несколько танков. Ну, вот и ищет теперь. У него дома целый фашистский арсенал — автоматы, снаряды, ордена. Но при этом он не фашист, — предупредил Коча. — Поэтому и Эрнст Тельман.

— Ясно, — понял я.

— Немецкий танк, — добавил, подойдя, Травмированный, — больших денег стоит. Только хуй он что откопает.

— Почему? — не понял я.

— Гера, — раздраженно сказал Травмированный, — это же не мешок картошки, это шестьдесят тонн железа. Чем он его, саперной лопаткой копать будет? Ладно, давай работать.

Травмированный недовольно развернулся и исчез в гараже. Я побрел за ним. Шестьдесят тонн, думал, действительно не мешок картошки.

Для себя я обнаружил, что работа может приносить если не удовольствие, то по крайней мере чувство честно выполненного долга. Последний раз нечто подобное я ощущал в третьем классе местной школы, когда нас вывозили собирать яблоки в совхозных садах, и мы старательно искали тяжелые опавшие фрукты в холодной сентябрьской траве. Так или иначе, в субботу машин было больше, чем обычно. Они двигались на север, в сторону Харькова. Коча радостно считал бабло, переживая, хватит ли на всех запасов топлива, поскольку бензовоз должен был приехать только на следующей неделе.

Днем, когда очередь рассеялась, а солнце выкатилось на высшую точку, я сбросил тяжелые рукавицы, предупредил Кочу, что отойду на час, и двинулся вдоль холма, подальше от трассы. Даже не знаю, куда именно я собирался идти, скорее всего, просто нужно было от всего этого отдохнуть, пройтись по живописным окрестностям, так сказать. Спустившись с холма в неглубокую балку и выбравшись наверх, я вышел на бесконечные кукурузные поля, которые тянулись до горизонта, да и за горизонтом, скорее всего, они тоже тянулись. Никакой дороги тут не было, так что я просто пошел вперед, стараясь, чтобы солнце светило в спину и не слепило глаза. Ландшафт был салатовым от молодой кукурузы и черным от сухой земли, то тут, то там попадались мелкие впадины, местность напоминала поле для гольфа, на котором зачем-то высеяли кукурузу. Вдруг впереди, метров за двести, я заметил какую-то фигуру, кто-то замер, прислушиваясь к окружающей тишине. Я не мог разглядеть, кто именно это был, и подумал, что мы странно, наверное, здесь выглядим — посреди кукурузы, посреди бесконечных черноземных массивов, странно и подозрительно. А подойдя, узнал Катю. В джинсовом комбинезоне, ей, наверное, тяжело было двигаться по такой жаре. Под комбинезоном у нее была ярко-желтая майка. На ногах — те самые сандалии, что и в прошлый раз. Она меня тоже заметила, стояла и ждала, пока я подойду.

— Что ты тут делаешь? — спросил я вместо приветствия.

— А ты? — она, похоже, совсем не удивилась, увидев меня.

— Тебя искал.

— Ага, рассказывай, — она смотрела холодно и недоверчиво.

— Привет, — протянул ей руку.

Она какое-то мгновение подумала, потом протянула свою. Даже улыбнулась, хотя скорее пренебрежительно, чем дружески.

— Так что ты тут делаешь?

— Пахмутову ищу.

— Кого? — не понял я.

— Пахмутову. Овчарку. Она постоянно сюда забегает, в поля.

— Вернется. Собаки, они мудрые.

— Да она старая совсем, — обеспокоенно сказала Катя. — У нее склероз. Она пару раз выбегала на трассу, я ее потом едва находила. Хорошо, что ее тут все знают, поэтому никто не трогает.

— Так привяжи ее. Чтобы не убегала.

— Давай я тебя привяжу, — разозлилась Катя. — Чтобы ты не убегал.

— Ну всё, всё, — примирительно сказал я.

Но Катя уже не слушала. Отвернулась и принялась звать свою овчарку.

— Пахмутова! — кричала она в пустые поля. — Пахмутова-а-а-а!

И тут появился странный звук. Он нарастал, распадаясь на дребезжащие ноты и разламывая собой тишину, словно ледокол речные льды. Катя тотчас напряглась и посмотрела вверх. По небу плыл странный предмет. Двигался он в нашу сторону, и вскоре я понял, что это кукурузник, Ан-2. Неожиданно Катя бросилась ко мне и, потянув за рукав, упала на землю. Я упал на нее. Ничего себе — подумал. А Катя сразу зашептала:

— Лежи тихо и не двигайся. И прикрой меня. У меня майка яркая, могут заметить.

— Кто? — не понял я.

— Кукурузники.

— Это что — их авиация?

— Да. Лучше им на глаза не попадаться. Они не любят, когда кто-то заходит на их территорию. Могут быть проблемы.

— Да ладно, — я попытался подняться.

Но Катя жестко потянула меня на себя и крикнула с неподдельным испугом в голосе:

— Лежи, я сказала!

Я уткнулся лицом ей в плечо. Земля под ее волосами была сухой и потрескавшейся, по кукурузным стеблям бегали муравьи, и пыль забивалась Кате в черные волосы. Глаза у нее были цвета пыли, она словно пыталась слиться с местностью и остаться незамеченной. Самолет тем временем подлетал, гудел отчаянно и угрожающе, и в какой-то момент я прикрыл Катю собой, втиснувшись в нее, как в траву. Она настороженно дышала и вдруг скользнула рукой мне под футболку.

— Ты совсем мокрый, — сказала удивленно.

— Это от солнца.

— Лежи тихо, — повторила она.

— Какой у тебя неудобный комбинезон, — я пытался расстегнуть пуговицы на лямках и просунуть руку ей под майку, но они не поддавались, я напрасно их дергал и тянул на себя, нервничал и злился, а она как-то отстраненно и невесомо касалась моей кожи, даже не глядя на меня. Она вся сосредоточилась на этом самолете, который вдруг тяжелой тенью мелькнул по нашим телам, оглушил ревом и быстро начал отдаляться, оставляя за собой дым, чад и опустошенность. Мне даже удалось расстегнуть одну из ее пуговиц, но тут она, похоже, почувствовала, что опасность миновала, и, вытащив свою руку из-под моей футболки, легко меня оттолкнула.

— Ну всё, хватит, — сказала, поднимаясь.

— Погоди, — не понял я. — Куда ты?

— Вставай.

— Да куда ты? Подожди.

— Хватит, — спокойно повторила она и застегнула пуговицу, над которой я так долго бился.

Черт, — подумал я.

И вдруг услышал над головой тяжелое дыхание. Поднявшись, увидел возле себя овчарку. Я даже не заметил, как она подошла. Теперь бабушка Пахмутова стояла рядом и смотрела на меня с каким-то неподдельным удивлением — мол, что ты от нас хочешь? И я не знал, что ей ответить.

— Всё, пошли, — сказала Катя и двинулась в сторону телевышки, которая торчала из-за горизонта. Пахмутова охотно побежала за ней. Я поднялся, отряхнул пыль и обломанно потащился за ними. Суки, — подумал.