Сергей Жадан - Ворошиловград

— У меня в машине проигрыватель.

— Вот и слушаешь, что тебе брат запишет.

— Я ему нормальную музыку пишу, — обиделся Болик.

— Я радио слушаю, — добавил от себя Леша.

— Я бы на твоем месте не доверял его вкусам, — сказал я Лелику. — Нужно слушать музыку, которую любишь.

— Да ладно, Герман, — не согласился Болик — Нужно доверять друг другу. Правда, Леша?

— Угу, — неуверенно ответил Лелик.

— Хорошо, — сказал я, — мне всё равно. Слушайте что хотите.

— Ты, Герман, слишком недоверчивый, — прибавил Болик — Не доверяешь партнерам. Так нельзя. Но на нас ты всегда можешь положиться. Куда мы хоть едем?

— Домой, — ответил я. — Доверься мне.

Лучше добраться туда раньше, — подумал. — Тем более, никто не знает, как надолго мы там застрянем.

Боря подсовывал мне диски Паркера. Я послушно ставил их один за другим. Паркер рвал воздух своим альтом. Его саксофон взрывался, словно химическое оружие, уничтожая вражеские войска. Паркер дышал через мундштук, выдувая золотое пламя праведного гнева, его черные пальцы влезали в растравленные раны воздуха, вытаскивая оттуда медные монеты и сушеные плоды. Прослушанные диски я бросал в свой потрепанный кожаный рюкзак. Через час мы въехали в ближайший городок. Миновали центр, выскочили на мост и попали в автотранспортное происшествие.

Посреди моста стоял грузовик, намертво перекрывая движение в обоих направлениях. Машины въезжали на мост и попадали в умело устроенную западню — вперед проехать было невозможно, назад — тоже, водители клаксонили, те, кто были ближе, выходили из машин и шли смотреть, что там случилось. Был это старый птицевоз, облепленный перьями и листьями и доверху загруженный клетками с курами. Их было сотни, этих клеток, в которых толклись, били крыльями и клювами большие неповоротливые птицы. Похоже, водитель въехал в железное ограждение, отделявшее пешеходные дорожки, птицевоз развернуло, и он забаррикадировал проезд. Верхние клетки рассыпались по асфальту, и теперь удивленные куры тусовались вокруг, запрыгивали на капоты машин, стояли на поручнях моста и высиживали яйца под колесами фур. Водитель птицевоза с места происшествия сразу сбежал. К тому же с ключами. Возле грузовика крутились два сержанта, не зная, что им делать. Они с ненавистью разгоняли кур, выспрашивали у свидетелей хоть что-то о водителе. Показания были противоречивыми. Кто-то утверждал, что он спрыгнул с моста в воду, кто-то видел, будто подсел к кому-то в фуру, а кто-то шепотом уверял, что грузовик двигался вообще без водителя. Сержанты в отчаяньи разводили руками и пытались связаться по рации со штабом.

— Ну, это надолго, — сказал Леша, переговорив с сержантами и вернувшись к машине. — Они хотят где-то тягач найти. Только сегодня выходной, хуй там они найдут.

За нами уже образовалась очередь, машин становилось всё больше.

— Может, объедем? — предложил я.

— Как? — недовольно ответил Леша. — Теперь не выедешь. Надо было дома сидеть.

Вдруг к нам на капот свалилась тяжелая откормленная курица. Настороженно сделала несколько шагов, замерла.

— Вестник смерти, — сказал про птицу Болик. — Интересно, тут где-нибудь есть магазин с холодильниками?

— Хочешь купить холодильник? — спросил его брат.

— Хочу холодной воды, — объяснил Болик.

Леша засигналил, птица перепуганно захлопала крыльями и, перелетев через поручни, унеслась неведомо куда. Возможно, так и нужно учить их летать.

— Ладно, — не выдержал я, — вы возвращайтесь, а я пойду.

— Куда ты пойдешь? — не понял Лелик. — Сиди. Сейчас тягач оттащит эту штуку, развернемся и поедем домой.

— Вы поезжайте. Я пройду пешком, а там на чем-нибудь доеду.

— Погоди, — забеспокоился Лелик, — ни на чем ты не доедешь.

— Доеду, — сказал я. — Завтра вернусь. Осторожно на трассе.

Сержанты нервничали. Один из них подхватил курицу и, держа ее за лапу, поддал правой с носка. Курица взлетела в воздух, точно футбольный мяч, перелетела через несколько автомашин и исчезла под колесами. Его напарник тоже рассерженно схватил птицу, подбросил вверх и, приняв на правую рабочую, засадил ею в майское небо. Я перепрыгнул через ограждение, обошел птицевоз, проскользнул между водителями, перешел мост и двинулся по утренней трассе.

Потом долго стоял под теплым небом возле пустой трассы, похожей на ночное метро, — точно так же безнадежно было вокруг, столь же долгими казались минуты, проведенные здесь. За перекрестком, на выезде из города, была автобусная остановка, старательно изуродованная неизвестными путешественниками: стены изрисованы черными и красными узорами, земляной пол густо и тщательно усеян толченым стеклом, а из-под кирпичной кладки росла темная трава, в которой прятались ящерицы и пауки. Я не решился зайти внутрь, встал в тень, падавшую от стены, и ждал. Ждать пришлось долго. Случайные фуры гнали на север, оставляя за собой пыль и безнадежность, а в обратном направлении никто вообще не ехал. Тень постепенно уходила у меня из-под ног. Я уже думал возвращаться, прикидывал, сколько это займет времени и где теперь могут быть мои друзья, как вдруг откуда-то сбоку, из прибрежных камышей и пойм, отчаянно трубя, на трассу вывалился кровавого цвета икарус. Перекошенно встал на все колеса, словно пес, отряхивающийся после купания, тяжело перевел дыхание, переключил скорость и ползком двинулся на меня. Я замер от неожиданности, настолько внезапно это произошло, стоял и смотрел на это громоздкое транспортное средство, припорошенное пылью, обмазанное кровью и мазутом. Автобус медленно подкатился к остановке и, заскрипев всеми своими частями, остановился. Открылись двери. Из автобусного нутра повеяло смертью и никотином. Водитель, голый по пояс и мокрый от духоты, вытер пот со лба и крикнул:

— Ну шо, сынок, едешь?

— Еду, — ответил я и вошел в салон.

Свободных мест не было. Автобус был заселен сонной, малоподвижной публикой. Были тут женщины в бюстгальтерах и спортивных штанах, с ярким макияжем и длинными накладными ногтями, были мужчины с барсетками и в наколках, тоже в спортивных штанах и китайских кроссовках, были дети в бейсболках и спортивных костюмах, с битами и кастетами в руках. И все они спали или пытались заснуть, так что внимания на меня никто не обратил. Над всем этим разрывалась индийская музыка, трескотливая, словно стая колибри, порхавшая по салону, стремясь вырваться из сладкой душегубки. Но музыка никому не мешала. Я прошелся в поисках свободного места, не нашел, вернулся к водителю. Лобовое стекло перед ним было густо оклеено православными иконками и увешано разноцветными сакральными штуками, которые, очевидно, не давали этой машине окончательно рассыпаться. Висели тут плюшевые медведи и глиняные скелеты с поломанными ребрами, ожерелья из петушиных голов и вымпелы Манчестер юнайтед, скотчем к стеклу прилеплены были порнокартинки, портреты Сталина и отксеренные изображения святого Франциска. А на панели перед водителем покрывались пылью дорожные карты, несколько хаслеров, которыми он бил в салоне мух, фонарики, ножи со следами крови, яблоки, из которых вылезали червяки, и маленькие деревянные иконки с ликами великомучеников. Сам водитель переводил дух, вцепившись одной рукой в руль и держа другой большую бутылку с водою.