Сергей Жадан - Ворошиловград

— Понял, — ответил я. — Спасибо вам.

— Ладно, брат, — Паша протянул руку. — Держись тут.

Все прочие тоже пожали руки, расцеловались с Травмированным, согнали Кочу с капота, завели машину и покатили в город. Уже выезжая на трассу, разминулись с черным фольксвагеном, который съехал на боковую дорогу и теперь мчал в сторону заправки.

— Кто это? — недовольно спросил Травмированный.

— Это ко мне, — ответил я.

Травмированный хмуро глянул на Кочу и пошел к гаражу. Коча остался стоять со мной и с нескрываемым интересом разглядывал чужаков. Фольксваген подкатил к бензоколонкам, остановился. Лелик и Болик, настороженно озираясь, вылезли из салона и разминали ноги после долгой поездки. Обниматься не бросались, смотрели на меня внимательно, ожидая, наверное, что я скажу. Болик отирал пот серым платком, Лелик напряженно поправлял очки.

— Привет, — сказал я. — Хорошо, что приехали.

— Здравствуй, Герман, — озабоченно произнес Болик.

— Привет, — добавил Лелик, пряча глаза.

— Герман, — начал Болик, — давай поговорим.

— Говори, — согласился я.

— Без посторонних, — кивнул Болик на Кочу.

— Он всё равно ничего не понимает, — успокоил я их. — Он грузин.

— Ясно, — занервничал Болик. — Слушай, Гера, ну как ты тут?

— Хуево, — ответил я.

— Хуево? — переспросил Болик.

— Угу. Хуево. Бензовоз у меня сожгли. Собаку повесили.

— У тебя есть собака? — удивился Лелик.

— Уже нет, — ответил я. — Мы ее закопали. С Кочей, — кивнул я на старика. Тот кивнул в ответ.

— Герман, — Болик с трудом подбирал слова, Коча откровенно сбивал его с мысли. — Ну, одним словом, мы приехали за тобой. У нас работы валом. И вообще.

— Друзья, — ответил я, подумав. — Вы, конечно, друзья, и всё такое. Но я не поеду.

— Как это — не поедешь? — не понял Болик.

— Так, не поеду.

— А как же работа? — спросил Болик.

— Считай, что я уволился. По собственному желанию.

— Герман, — еще больше занервничал Болик. — Зачем это тебе? Поехали домой. Это не твой бизнес.

— У меня сожгли бензовоз. И повесили собаку. Это вообще не бизнес.

— Ну послушай, Герман, — вскипел Болик. — Так никто не делает. Ты нас кидаешь.

— Вы деньги привезли? — перебил я его.

— Что? — растерялся Болик.

— Я спрашиваю — вы деньги привезли? Леша, чего ты молчишь?

— Герман, — заговорил Болик. — С деньгами не всё так просто.

— Ага, Герман, — добавил Лелик, — мы хотели тебе сказать.

— Не понял.

— Одним словом, — продолжал Болик, — мы взяли у тебя в долг твои деньги, нужно было срочно проплатить счета, а у нас голяк, Гера. Ну, мы и взяли твои деньги. Так что по-любому поехали с нами. А деньги мы тебе вернем.

— Точно, Гера, вернем, — добавил Лелик.

— Вы что — проебали мое бабло? — удивился я.

— Герман, мы вернем! — немного обиженно выкрикнул Болик.

— Гера, — вступился Лелик, — ну, честное слово!

— Главное, чтобы ты поехал с нами! — повторил Болик.

— Я ж сказал, что остаюсь.

— Мы без тебя не поедем, — несколько патетично заявил Болик.

— Короче, бакланы, — вдруг подал голос Коча. — Вы слышали, что сказал босс — валите отсюда! — Коча достал из кармана костюма заточенную отвертку и начал вычищать ею грязь из-под ногтей. — Я б на вашем месте так и сделал.

Слово «босс» подействовало на Болика угнетающе. Он не мог оторвать глаз от отвертки, наконец молча развернулся и пошел к машине. А Лелик остался. Какое-то время молчал, потом заговорил.

— Герман, — сказал, — я тебе всё верну. Ты не волнуйся.

— Хорошо, — ответил я, — договорились.

— Серьезно, не переживай.

— Да всё нормально.

— Может, все-таки с нами поедешь? — спросил он с надеждой в голосе.

— Да нет, никуда я не поеду. Я на своем месте. На, держи, — вытащил из кармана плеер с наушниками и протянул Лелику. — На память.

— Ты что? — удивился Лелик. — А ты как?

— Да уже услышал всё, что хотел, — ответил я. — Бери. Нужно слушать музыку, которую любишь. И не давать чужим свои наушники. Ну, всё, валите.

Лелик крепко сжал мою руку и пошел к машине.

— Леша, — окликнул я его.

— Что? — оглянулся он.

— У тебя безлимитный?

— Ну.

— Дай позвоню.

Лелик подошел и протянул свою трубу. Я набрал номер брата. Сначала шли длинные гудки. Вдруг что-то щелкнуло, и я услышал женский голос.

— Эй, — сказал голос. — Как ты там?

— Кто — я?

— Ну а кто? Как дела вообще?

— Вообще — нормально, — ответил я. — А ты кто?

— А ты кому звонишь?

— Брату.

— Ну, я не брат. А ты чего хотел?

— Поговорить хотел.

— Ну, поговори со мной, — женщина засмеялась. — Хочешь, я расскажу тебе историю, которая со мной произошла?

— У тебя точно безлимитка? — спросил я у Лелика, и, когда тот утвердительно кивнул, ответил в трубку, — рассказывай.

— Я с детства боялась высоты. И на самолетах летать всегда боялась. А когда выросла, решила преодолеть этот страх. Специально брала билеты на авиарейсы и летала. Всё время летала.

— И что?

— И ничего. Высоты всё так же боюсь. Зато увидела мир.

— И как ты теперь?

— Нормально, — сказала женщина. — Дело было не в страхе. Просто я успокоилась, и всё стало нормально. И ты успокойся, понял?

— Понял.

— Ну, всё, давай, — засмеялась она и исчезла в эфире.

— На, — протянул я трубку Лелику.

— Всё нормально? — переспросил он.

— Да, — ответил я, — нормально. Нормально.

— Коча, — спросил я, — ты помнишь девяностый? Драку в парке возле ресторана?

— В девяностом?

— Да, в июне.

— Не-а, — ответил Коча, подумав, — не помню я никакой драки. Я, дружище, июнь девяностого в Гурзуфе провел, с Тамарой. И вот там, Герыч, действительно была драка. На пляже. Я, значит, только на секунду отошел, веришь, и тут…

Небо ночью похоже на черные поля. Воздух, словно черноземы, наполнен движением и семенами. Бесконечные пространства, разворачивающиеся наверху, живут своим ритмом, своими законами. В небе спрятаны звезды и созвездия, в земле — камни и корни. В небе лежат планеты, в земле — покойники. Из неба вытекают дожди, из земли — реки. Дожди, пролившись, следуют на юг, наполняя океан. Небо всё время меняется, вспыхивает и угасает, набухает влагой и заполняется августовской жарой. Почвы истощаются травами и деревьями, лежат под плоскими небесами, как скот, о котором забыли. Если правильно выбрать место, иногда можно всё это разом ощутить — как, скажем, переплетаются корни, как текут реки, как наполняется океан, как по небу пролетают планеты, как на земле движутся живые, как на том свете движутся мертвые.

Пресвитер рассматривал утреннее небо, когда они появились за желтыми стеблями кукурузы, постукивающими, как вешалки в пустом шкафу. Какое-то время тяжело было понять, кто там выбирается из густых зарослей, только коротко сверкала черная куртка, трескуче изгибались побеги, и пар от дыхания поднимался наверх. И тут, ломая песочного цвета листья и оббивая рассветный иней, они вывалились на дорогу. Было их трое — двое взрослых, один подросток. Тот, что шел впереди, был одет в длинную, до колен, зимнюю тренировочную куртку милана. Черно-красные клубные цвета меркли под щемящим октябрьским солнцем. Был он небрит и длинноволос, смотрел испытующе, но расфокусированно, на ногах армейские кирзачи. За ним шел второй, низкий и пузатый, одетый в белый рабочий комбинезон, залитый желтой масляной краской. Этот был седой и короткостриженый, на ногах китайские найки. Подросток выглядел хуже всех. В поддельных джинсах дольче и габбана и черной блестящей куртке, в нескольких местах прожженной сигаретами. Туфли с квадратными носами, на голове — наушники косс, кажется, тоже поддельные. Все трое, не сговариваясь, направились в нашу сторону. Я взглянул на пресвитера. На лице его проступила неуверенность, которую он старался скрыть. Держался в целом хорошо. Я полез в карманы, но сразу же вспомнил, что на мне чужая одежда. Неожиданно в правом кармане пиджака нашарил отвертку. Кончиками пальцев ощутил, что она заточена. Господь заботится обо мне, — подумал и улыбнулся пресвитеру. Но тот обеспокоенно смотрел на неизвестных. Было отчего — высокий держал в руке охотничье ружье, а пузатый умело размахивал каким-то мачете, даже не пытаясь его прятать. Подросток держал руки в карманах, и что именно там скрывалось, можно было только догадываться. Расстояние между нами сокращалось. Неожиданно высокий взвел курки, вскинул ружье и мощным залпом выпалил в небо. Потом, разведя руки, подошел. Солнце, поднимаясь, вспыхнуло у него за плечами. Октябрь был сухим, как порох.