Василь Ткачев - Дом коммуны

Пока, увы, не получалось.

Минеров нередко вспоминал Сашку. Он закончил мало классов, наука ему, можно сказать, совсем не давалась: больной с детства, здесь ничего не поделаешь, а вот колхозник — безотказный. Куда ни пошлешь парня — только скажет «Ага!» — и больше ни единого слова, и — вперед, и бегом. Бывало, что некого поставить на сеялку или загуляет пастух — выручал Сашка. Минеров нашел с ним общий язык, обещал наградить почетной грамотой, и Сашка работал за троих. «Вот, чтобы все были у меня такие!» — думал иногда председатель. Так хотелось, чтобы все крутилось, работало отлаженно и с блеском! Как в моторе. Одна шестеренка погоду не сделает, а вот когда все, цепляясь одна за одну, придут в движение — тогда, ясное дело, польза будет! Так что придурковатый Сашка пока только представлял одну шестеренку. Однако грамоту ему все равно надо будет выдать, а то и она, шестеренка та, кивнет головой в последнем поклоне.

Когда «Волга» председателя вкатилась, наконец, в деревню, около местного магазина ее остановили мужчины. Минеров спросил, что им надо. За всех ответил, хитро и многозначительно взглянув на остальных, бывший горожанин, а теперь просто Смык:

— Так, председатель, с именинами!.. А?.. Как?.. Г-гы!..

И залился смехом. Смык показал на магазин, однако Минеров только беспомощно хмыкнул, не найдя что ответить выскочке, и нажал на педаль газа.

Раздел 17. Крах

Так хорошо все начиналось, так красиво! Бывало, только открывали сейф, как из него сыпались на пол пачки денег: хоть ты ногой затаптывай их назад, деньги те. Не умещались. Николай Валентинович, здесь надо отдать ему должное, для своих работников денег не жалел, законы не запрещали платить им столько, насколько была возможность. И он платил. Обедать ходили только в рестораны, обязательно на столе стоял запотевший, весь в капельках-слезках на тонком стекле, графинчик, и поэтому, конечно же, с холодной водкой, а в конце каждой недели — обязательная баня. Иного транспорта, чем такси, не знали. Затем пригнали откуда-то из Сыктывкара, что ли, подержанные «Жигули». Гуляй, губерния! Они думали, что так будет вечно. А потом такие туристические фирмы начали появляться одна за одной, и работать стало намного труднее: конкуренция, ничего не поделаешь. Николай Валентинович начинал жалеть, что распылил много денег, пустил по ветру, не вкладывал их, как другие, в развитие бизнеса. Здесь он и действительно дал маху. Можно же было давно приобрести недвижимость, кроме организации выездов за границу делать еще что-то, подстраховаться, открыть хоть бы ту типографию, что ли. Не идет одно — идет другое. На что есть спрос, в том направлении и ведется деятельность. Так нет, видел у себя только под носом, не смотрел вперед, о чем и пожалел. Надо было бросить вперед, чтобы найти сзади. Теперь получай: несколько его сотрудниц, уже довольно опытных и добросовестных, переманили другие фирмы, что и вовсе поставило вопрос о существовании фирмы, а ее директору испортило и без того никудышное настроение. Все труднее стало арендовать автобусы, а своего «Мечта» не имела, хотя, чтобы работать с солидной прибылью, их нужно было несколько. Деньги ходили по рукам: ты — мне, я — тебе. Все крутилось, словно в каком-то водовороте, и верх брал тот, кто был покрепче. Кто давал в конвертах. Такая появилась мода. Ему нечего было давать. Директор «Мечты» вскоре почувствовал, что терпит полный крах. Было очень больно от этого, однако что делать, как быть дальше, — не знал. Словно воткнулся лбом в какую-то толстую и высокую — непреодолимую — стену, и как пробить ее или перелезть — ну, не видел никакой возможности, и все тут. Тупик. Перспективы не предвиделось.

Теперь же, нахватав долгов, думал как-то разрешить вопрос с приобретением автобусов, хотя бы двух для начала, уже и подыскал, где их можно было взять дешевле, а здесь — гиперинфляция, деньги обесценились в один момент, стали, можно сказать, обыкновенными бумажками. А ведь их надо отдавать. Кредитор наступал, требовал, иначе обещал применить самые худшие меры... Николай Валентинович не на шутку испугался за свою жизнь и надолго исчез из города. Только правду говорят, что от себя не убежишь. Нашли его и там, где прятался. Забрали квартиру, «Жигуленка», всю оргтехнику, в том числе и компьютер.

Катерина Ивановна, когда прослышала о крахе внука-бизнесмена, долго пила валерьянку и не показывалась во дворе. Особенно жалела свою квартирку, уютную, теплую и всегда ухоженную. Так хорошо жилось в ней! И на тебе! Ума не приложить, что делать. А Колька не показался, паршивец. Нет, пришел бы сам, все рассказал, как было, так должна от других людей узнавать о его приключениях.

Посочувствовала ей и Лариса Сергеевна:

— Как же так, как же так! Но вы, Катерина Ивановна, держитесь. Ну что поделаешь, если жизнь такая?

Выбрав день, когда у Ивана Ефремовича, мужа Ларисы Сергеевны, был выходной, они вместе поехали в Минск. За урной. Чтобы раз и навсегда положить конец всем мытарствам с ней. С пенсии Катерина Ивановна купила билеты в два конца, взяла плацкарту. Иван Ефремович, который был у Ларисы Сергеевны не первым мужем и явно моложе, всю дорогу спал. А Катерина Ивановна думала. О своей жизни. О Кольке-дуралее, который связался с этим ненасытным идиотским бизнесом и потому остался гол как сокол. Наказал, получается, и ее. Ой, как наказал! Боже-е! Скажи кому — не поверят! Такого предвидеть она никогда б не смогла и в самом страшном сне. Выгнал, а иначе и не скажешь, из квартиры на улицу. Жизнь прожить в достатке, быть офицерской женой и иметь такой высокий авторитет при живом муже у родственников и знакомых,— и вдруг, в одно мгновение, остаться у разбитого корыта. Все пошло кувырком. Ай-я-яй! Ну, хорошо, сегодня пока она еще живет у Софьи Адамовны, а завтра? Не станет той, что тогда? Кому она, старуха беспомощная, беззащитная, нужна будет? Кто это станет держать квартирантку, которая всю ночь кашляет, топает то в туалет, то на кухню, чтобы проглотить таблетку, то включит свет, то выключит. Да что там говорить!..

И она, Катерина Ивановна, представив свой завтрашний день, пребывала в большой растерянности, в таком отчаянии, что не хотелось жить. Умереть — и никаких тебе ни проблем, ни внуков! Но чтобы легко. Чтобы уснул — и не проснулся. Однако она понимала, что Бог не наберется для всех такой легкой смерти. Много желающих — чтобы легко...

Николая наконец привезли из крематория и похоронили на городском кладбище — в Осовцах. Груз, что тяжелым камнем лежал на сердце Катерины Ивановны, отпал, стало так легко, что она и забыла на какое-то время о квартире, которая ей всю душу выела и которой лишилась не по воле внука, а по мягкости своего характера, как думала сама. Эта боль как-то утихла сама по себе, все забылось постепенно, зарубцевалось, и она больше не вспоминала о ней, квартире. Точнее — старалась не вспоминать, всячески гнала мысли о ней прочь. Утешала саму себя: сколько тут осталось, как-нибудь доживу. А что изменится, если казнить себя? Ничего. Все равно ей пока лучше, чем Николаю. Надо было давно так сделать, не надеяться ни на кого, а привезти его и похоронить. А то задержался он, в Минске-то, Николай.