Василь Ткачев - Дом коммуны

Пырх никак не мог успокоиться, и, очутившись на делянке, где гудела бензопила и стучали топоры, он почувствовал, что вспотела спина, дух заняло.

— Фу-у! — выдохнул он, прислонившись к сосне. — Мужики! Мне кажется, что в шалаше происходит что-то не то... Сходить надо. Кто со мной?

Мужчины настороженно смотрели на Пырха, бросали короткие взгляды друг на друга и, казалось, ничего не понимали. Что за чепуху Степан несет? Вроде же и трезвый. А в шалаше?.. Правда, там и раньше, говорят, молодые люди развлекались. Но кто видел? Нет, надо, наконец, сжечь этот шалаш к чертовой матери, да и весь разговор на том.

— Что, смелых нет? — смотрел на мужчин Пырх.

— Сходить, оно можно... — как-то неуверенно сморщился его ровесник Котов. — А дрова? Зачем мы в лес приехали? Шалаши сторожить?

Пырх не сдавался:

— Дрова подождут.

— И все же, как быть? — спросил Котов.

Кто-то предложил перекурить, а желающие, если таковые есть, могут сходить себе и на экскурсию к шалашу. На удивление Пырха, за ним пошли все, кроме отца Сиротюка: он остался возле машины. С машиной ничего не случится за короткое время, а вот сумку с выпивкой и закуской могут и прихватить...

Возле шалаша по-прежнему стояла подвода. Лошадь привязана вожжой к дереву. Никого из милиционеров рядом не было. Ни звука. Но вскоре тишину нарушил гневный голос сержанта Филончука — из шалаша:

— Вон отсюда, я сказал! Ну-у! Стрелять буду!

Люди застыли на месте, стояли, думали, что им делать дальше. Неужели и правда может выстрелить? Это дело нехитрое. Но ведь за стрельбу без всякого повода по головке не погладят. Или могут пропустить мимо ушей и глаз? Но и выстрелить можно по-разному — в воздух, в человека. Неужели... в человека осмелится? Но за что?

Требование из шалаша повторилось:

— Вон отсюда! Трижды не повторяю-ю!

Сиротюк помахал мужчинам рукой, чтобы спрятались, а сам подкрался к шалашу сзади и чиркнул спичкой — пламя сразу же начало лизать острыми язычками сухое сено, полыхнуло вверх, и не успел Сиротюк подбежать к мужчинам, как завизжала в шалаше девушка, а вскоре выскочила оттуда полуголая, держа в руках свои вещи. Девушка испуганно посматривала по сторонам, а когда поняла, что никого поблизости нет, второпях начала одеваться. За ней вылетел из шалаша сержант Филончук, но он был одет, — не суетился и поэтому успел натянуть на себя даже портупею. Сразу же отвязал лошадь, вскочил на телегу и огрел животное вожжой по боку:

— Но-о!

Девушка бросилась вслед, на ходу обувая туфли:

— А я?! Николай! А я?!

Сержант Филончук даже не оглянулся. Пырх с нескрываемой злостью сказал в сторону девушки:

— Дрянь! А я жду ее дома картошку копать... Пускай бежит следом. Пошли дрова грузить.

Пост ликвидировали той же осенью, когда бывший директор школы шел уже с новой корзинкой за последними осенними грибами.

1993 г.

Валентину Ивановичу Чепелову посвящаю

Ну, вот и дождались, кажется, в Хуторе нового учителя. Наконец-то. Это, согласитесь, событие — несколько лет подряд напоминал директор местной школы районному отделу образования, что задыхаются они тут без филолога, и — в конце концов, победил: вчера утром позвонили из райцентра, чтобы встречали Ивана Валентиновича Шепелева. Филолога. Как и просили. Назвали даже приметы: высокий, русый, в очках — так что не перепутаете. Повесив трубку, директор Саксонов улыбнулся: «С кем тут путать? С бабкой Суклетой или с дедом Цыганком?» И, удовлетворенно хлопнув ладонями, крякнул и строго приказал себе: «Встретить как подобает!» Магазин — через дорогу… Он искоса взглянул на входную дверь: открыт. Так, значит, употребляет не употребляет, а бутылка должна стоять на столе. Как аист на болоте — на одной ноге: это наш, белорусский, пейзаж. С дороги и перехватить надобно. Тем более что холостяк — вечно голоден, знакомое дело. Саксонов представил, как встречает он новенького, ведет к себе на квартиру, и они знакомятся — молодой учитель и старый, но, извините, тоже холостяк. Какое совпадение! Однако холостяк он сам, мягко говоря, молодой: только этим летом отправил свою половину в город — где взял, как говорят, туда и вернул. Слишком заметно в деревне всем было, чем она, жена, занималась, хотя и сама учительница... Стыд и позор. Там, в городе, попроще — полно народу, затеряется. Жалко сынишку, но малыш будет под надзором дедушки с бабушкой. Это успокаивало. Саксонов сделал этим летом и второй, не менее смелый и решительный шаг в своей жизни: как только отправил жену с сыном, отдал квартиру — двухкомнатную, со всеми удобствами — математику Крючкову, у которого двое детишек, а сам перешел жить к бабке Суклете. На такое не каждый решится. Тем более директор. И хотя говорят, что дважды в одну реку нельзя войти, он вошел: тут, у Суклеты, был уже на постое, когда приехал в Хутор учительствовать — тоже после института, как вот и какой-то Шепелев в очках. Одна разница, что Шепелев — один. «Счастливый», — улыбнулся сам себе Саксонов и направился магазин.

В автобусе, вздрагивающем на выбоинах, рядом с Шепелевым сидел участковый Боровой Евгений Егорович. Он возвращался с совещания. На его запыленных погонах было по две маленькие звездочки, а красные щеки пылали здоровьем. На коленях участковый держал полиэтиленовый пакет, в котором, — присмотревшись — легко можно было заметить буханку хлеба кирпичиком, круглую банку с нарисованной на боку селедкой, кусок вареной колбасы и зеленый контейнер для яиц. Участковый часто поправлял пакет, подтягивал его поближе к животу, дергал носом и водил круглой, как арбуз, головой по сторонам: любопытствовал, кто едет, с каким настроением, что везет. Шепелев чувствовал, что милиционер хочет завязать с ним разговор, но — чудеса! — не решается. На милиционера такое не похоже. Тогда спросил сам:

— Далеко еще, товарищ лейтенант, до Хутора?

— Да нет, — оживился участковый. — Тут близко. Так вы к нам, значит?

— Да.

— А с какими целями?

— Работать. Учительствовать.

Участковый протянул руку, потряс ладонь Шепелеву:

— Будем знакомы: участковый.

И назвал фамилию, имя свое и по отцу. Тем же ответил и учитель. Разговорились. Поэтому дорога до Хутора показалась не такой длинной и ухабистой. Участковый рассказал о себе, учитель — тоже. Участковый был старше Шепелева. Местный. Хвалился, что люди его уважают, потому что побаиваются. Женат. Имеет двух сыновей. Обещал познакомить с женой, она у него работает в местном клубе заведующей.

— А когда оженишься, позовешь, познакомишь со своей женой и ты меня, — предупредил участковый и икнул: правду говорит, не иначе…

Шепелев промолчал. Однако участковый не обиделся — и так много чего о нем узнал, достаточно. Только что вуз окончил, один сын у родителей, сельских учителей. Когда собрался поступать в пединститут, то мать была против: «Лучше, сынок, учись на тракториста...» Сын тогда никак не мог понять ее — гордилась бы, что собрался продолжать ее дело… Он не послушался, поступил на филологический. И вот сейчас едет в деревушку с интересным и загадочным названием Хутор. Словно догадавшись, что к селу молодой учитель относится настороженно, участковый объяснил: