Курт Воннегут - Времетрясение

«Сэр, – сказал я, – я думаю, что мне удастся получить работу в „Калвер ситизен“ и поработать там три-четыре года. Я неплохо знаю этот район». Калвер находится на озере Максинкуки в северной части Индианы. У нас возле этого озера был летний домик.

«А потом?» – спросил он.

«С полученным опытом, – сказал я, – я смогу получить работу в намного более крупной газете, может быть, в Ричмонде или Кокомо [27] Ричмонд, Кокомо – города в штате Индиана. ».

«А потом?» – спросил он.

«После пяти лет в такой газете, – ответил я, – я думаю, что буду готов попытать счастья в Индианаполисе».

«Прошу меня простить, – сказал он, – но мне нужно позвонить».

«Разумеется», – сказал я.

Он развернулся на вращающемся стуле и сидел спиной ко мне, пока говорил по телефону. Он говорил тихо, и я не пытался подслушивать. Я считал, что это не мое дело.

Он повесил телефонную трубку и повернулся ко мне лицом. «Поздравляю! – произнес он. – Ты получил работу в „Индианаполис таймс“».

Вместо того чтобы начать работать в «Индианаполис таймс», я отправился в колледж в далекую Итаку, штат Нью-Йорк. С тех пор я, как Бланш Дюбуа в «Трамвае „Желание“», всегда зависел от чужой доброты.

Сейчас, когда до пикника в Занаду осталось всего пять лет, я думаю о том, кем бы я мог стать, если бы провел свою взрослую жизнь с теми, с кем учился в школе, со своими родителями, бабушками и дедушками, в своем родном городе.

Таким человеком я мог бы стать. Но не стал! Поезд ушел!

Такой человек знал бы несколько шуток, известных мне, например, ту, которую однажды рассказал Фред Бейтс Джонсон. Он рассказал мне ее, когда он, отец и я, совсем еще маленький, и еще другие люди отправились на охоту в округ Браун. По словам Фреда, команда парней вроде нас пошла охотиться на оленей и американских лосей в Канаде. Кто-то должен был готовить еду, иначе бы они умерли с голоду.

Они тянули соломинки, чтобы узнать, кто же будет готовить, пока остальные будут с утра до вечера охотиться. Чтобы сразу стало все ясно, Фред сказал, что короткая соломинка досталась отцу. Отец умел готовить. Мать – нет. Она гордилась тем, что не умеет готовить, не умеет мыть посуду, и так далее. Я любил ходить в гости к другим детям, у которых мамы готовили и мыли посуду.

Охотники договорились, что тот, кто скажет хоть слово против отцовской стряпни, сам станет поваром. Поэтому отец готовил все хуже и хуже, пока остальные прекрасно проводили время в лесу. Но, насколько бы противен ни был ужин, охотники его нахваливали и аплодировали отцу.

Когда однажды утром они ушли, отец нашел кучку свежего лосиного дерьма. Он пожарил его на моторном масле и подал в тот вечер в качестве пирожков на пару.

Первый, кто их попробовал, сразу же сплюнул. Он просто не мог иначе. Он пролепетал: «О господи! На вкус это лосиное дерьмо, жаренное на моторном масле!»

Но затем добавил: «Но приготовлено отлично, отлично!»

Я думаю, что мама выросла такой неумехой, поскольку ее отец, Альберт Либер, пивовар и биржевой делец, полагал, что Америка движется к аристократии европейского типа. В Европе – и так, полагал он, будет и в Америке – принадлежность к аристократии определялась тем, что жены и дочери у аристократов были декоративные.

Мне не кажется, что я прогадал, не написав роман об Альберте Либере, о том, что именно на нем в огромной мере лежит ответственность за самоубийство моей матери, случившееся накануне 8 марта в 1944 году. Не сказать, чтобы американец немецкого происхождения, осевший в Индианаполисе, воспринимался как сколько-нибудь типичный персонаж. Ни в одной книге не было таких персонажей, их не выводили ни героями, ни негодяями. Этот характер мне пришлось бы описывать с нуля.

Флаг в руки!

Известный критик Х.Л. Менкен, сам – американец немецкого происхождения, проживший всю свою жизнь в Балтиморе, штат Мэриленд, признавал, что не в силах читать романы Уиллы Кейтера. Он старался изо всех сил, но не смог заставить себя сопереживать тяжелой жизни чешских иммигрантов в Небраске.

Та же история.

Пока не забыл, скажу, что Элис, урожденная Барус, тезка моей сестры Элли, первая жена моего деда Альберта Либера, умерла при родах своего третьего ребенка – дяди Руди. Моя мать была первым ребенком. Вторым был дядя Пит, исключенный из Массачусетского технологического института, но тем не менее произведший на свет физика-ядерщика – моего двоюродного брата Альберта, живущего в Дель-Маре, штат Калифорния. Кузен Альберт недавно сообщил мне, что потерял зрение.

Он ослеп не из-за радиации, а из-за чего-то другого. Такое может произойти с любым, ученый он или нет. Кузен Альберт родил не физика-ядерщика, а компьютерного гения.

Согласимся с Траутом: «Жизнь продолжается!» Он любит время от времени выкрикивать эту фразу.

Я вот к чему. Отец моей матери, пивовар, большая шишка среди республиканцев и бонвиван из новой аристократии, после смерти своей первой жены женился на скрипачке. Как выяснилось, она была сумасшедшая, клинический случай. Да, так оно и было! У некоторых женщин бывает! Она страстно ненавидела его детей. Она ревновала их к нему. Она хотела быть единственной! С женщинами порой случается такое.

Эта адская фурия, умевшая играть на скрипке как бог, унижала маму, дядю Пита и дядю Руди в детстве и физически, и морально, пока дедушка Либер, разведясь с ней, не положил этому конец. Она унижала их так жестоко, что они никогда не смогли этого забыть.

Если бы существовали люди, которых интересует жизнь богатых американцев немецкого происхождения, осевших в Индианаполисе, я бы с полпинка написал целую эпопею, в которой доказал бы, что на самом деле мою мать убил мой дед, хотя убивал он ее медленно. Началось это с его предательства.

«Дин-дин-дон, мать твою так!»

Рабочее название – «Унесенные ветром».

Когда мать выходила замуж за отца, молодого небогатого архитектора, политики, хозяйки салонов – короче, все сливки общества американцев немецкого происхождения, осевших в Индианаполисе, дарили им на свадьбу настоящие сокровища: хрусталь, изысканные ткани, китайский фарфор, серебро и даже золото.

Шехерезада!

Кто мог тогда усомниться, что в Индиане есть своя собственная наследственная аристократия, которая владеет стольким, что может посоперничать со своими собратьями из другого полушария?

Во время Великой депрессии вся эта аристократия стала казаться мне, моему брату, моей сестре и даже нашему отцу порядочным сбродом. Ищи-свищи теперь этих людей по разным концам Америки. С ними случилось то же, что с выпускниками Шортриджской школы 1940 года.