Курт Воннегут - Времетрясение

А есть ли современные писатели, придумавшие новое слово? Мы с Борденом вспомнили одного-единственного. И он вовсе не был знаменитым извращением. Это Джозеф Хеллер. Название его первого романа, «Уловка-22», теперь слово в словарях. «Академический словарь Вебстера», стоящий у меня на полке, дает следующее определение «уловки-22»: «Сложная ситуация, единственное возможное решение которой невозможно провести в жизнь из-за ряда обстоятельств необходимо привносимых ей самом».

Прочтите эту книгу!

Я рассказал Бордену о том, что сказал Хеллер в одном интервью, когда его спросили, боится ли он смерти. Хеллер сказал, что ему никогда не удаляли зубной нерв. А многим его знакомым удаляли. Из их рассказов, сказал Хеллер, он сделал вывод, что, если придется, он, судя по всему, вынесет эту операцию.

«И со смертью такая же история». – сказал он.

Это воскрешает в моем памяти сцену из пьесы Джорджа Бернарда Шоу, искусственного катаклизма под названием «Назад к Мафусаилу». Весь спектакль длится десять часов! Последний раз ее играли на сцене целиком в 1922 году. В этот год я родился.

Вот сцена. Адам и Ева, которым уже много лет, ждут у ворот их процветающей, красивой фермы ежегодного приезда хозяина арендуемой ими земли, Бога. Во все предшествующие визиты, а их уже были сотни, они говорили ему только, что все замечательно и что они ему благодарны.

Однако в этот раз Адам и Ева подготовились. Они испуганы, но горды. Они хотели поговорить с Богом о чем-то неожиданном. Итак, Бог появляется перед ними, веселый, дородный, добросердечный, просто вылитый пивовар Альберт Либер, мой дедушка. Он спрашивает, все ли в порядке, думая, что знает ответ, ведь он все создал абсолютно совершенным, ибо он сам совершенен.

Сейчас Адам и Ева любят друг друга как еще никогда друг друга не любили, и они говорят ему, что любят жизнь, но что они любили бы ее еще больше, если бы знали, что она когда-нибудь закончится.

Чикаго лучше Нью-Йорка, поскольку в Чикаго есть аллеи с деревьями. В Чикаго мусор не выбрасывают на тротуары. В Чикаго машины, доставляющие в магазины товары, не создают пробок на главных улицах.

В 1966 году мы все вели курсы на писательском семинаре в Университете Айова. На одном семинаре американский писатель Нельсон Альгрен, ныне покойный, сказал чилийскому писателю Хосе Допозо, ныне покойному: «Наверное, замечательно вести свой род из такой длинной и узкой страны, как ваша».

Вы думаете, что древние римляне были умные? Посмотрите, сколько их было. По одной теории, они все вымерли из-за того, что их водопроводы были из свинца. От отравления свинцом человек становится глупым и ленивым.

Какие у вас оправдания на этот счет?

Некоторое время назад я получил письмо от одной глупой женщины. Она знала, что я тоже глупый, то есть северянин и демократ. Она была беременна и хотела знать, хорошо ли, что невинное маленькое дитя попадет в такой отвратительный мир.

Я ответил ей, что смысл и ценность в мою жизнь приносили только святые, которых я встречал. Святые – это люди, которые приносят пользу и поступают бескорыстно. Я встречал их и самых неожиданных местах. Возможно, вы, дорогой читатель, являетесь или окажетесь тем святым, который встретится ее ребенку.

Я верю в первородный грех. А еще я верю в первородную добродетель. Оглядитесь вокруг себя!

Ксантиппа думала, что ее муж – Сократ – дурак. Тетя Рей думала, что дядя Алекс – дурак. Мать думала, что отец – дурак. Моя жена думает, что я – дурак.

Я снова дикий, обманутый, плачущий, улыбающийся ребенок. Я заворожен, устал и удивлен – вот каков я.

На пикнике Килгор Траут сказал, сидя в лодке вмеете с Лорелом и Харли всего в пятидесяти ярдах от берега, что молодежь любит фильмы со стрельбой, потому что в них смерть никому не причиняет боли, потому что в них люди с ружьями просто «свободные анестезиологи».

Он был так счастлив! Он был в центре внимания! Он был всем интересен! На нем был смокинг, накрахмаленная рубашка, малиновый пояс и галстук, принадлежавший когда-то Золтану Пепперу. В его комнате я встал у него за спиной и завязал ему галстук, точь-в-точь, как мой брат завязывал его мне, пока я не научился делать это сам.

Там, на берегу, было так: что бы Траут ни говорил, все смеялись и хлопали. Он не мог в это поверить. Он говорил, что пирамиды и Стоунхендж были построены во времена очень слабой гравитации, когда булыжниками можно было драться, словно диванными подушками, и слушателям это понравилось. Они попросили, чтобы он рассказал что-нибудь еще. Он процитировал им «Поцелуй меня еще раз»: «Красивая женщина и пары секунд не может пробыть такой, какой должна бы при такой красоте. Дин-дин-дон?» Люди сказали, что он остроумен, как Оскар Уайльд!

Поймите, что самой большой аудиторией, перед которой прежде говорил этот человек, был личный состав артиллерийской батареи, где он во время Второй мировой войны служил корректировщиком огня.

«Дин-дин-дон! Если это не прекрасно, то что же?» – спрашивал он у всех нас.

Я обратился к нему из задних рядов: «Вы были больны, мистер Траут, но теперь вы снова в порядке, и надо столько сделать».

Там был и другой мой агент, Джанет Косби.

В десять часов вечера старый и забытый писатель-фантаст объявил, что ему пора спать. Но он еще хотел кое-что сказать нам, своей семье. Словно иллюзионист, ищущий добровольца среди зрителей, он попросил кого-нибудь встать рядом с ним и сделать то, что он скажет. «Можно я, пожалуйста», – сказал я.

Толпа затихла, когда я занял свое место справа от него.

«Вселенная очень сильно расширилась. – сказал он. – То, через что она заставила нас недавно, пройти, ничего для нее не значит, она продолжает расширяться. Поэтому свет теперь недостаточно быстр, чтобы проделывать путешествия, которые надо проделать. Ему теперь не хватит и бесконечно долгого времени. Когда-то свет был самой быстрой штукой на свете, а теперь его место на свалке истории вместе с дилижансами.

И теперь я прошу этого храбреца, осмелившегося стать рядом со мной, выбрать две мерцающие светящиеся точки в небе над нами. Не имеет значения, что это будет, важно то, что они должны мерцать. Если они не мерцают, значит, это – планеты или спутники. Сегодня они нас не интересуют».

Я показал на две светящиеся точки примерно в десяти футах друг от друга. Одна точка была Полярной звездой. Про вторую я ничего не знал. Это легко могла оказаться звезда Пьюк, белый гигант Килгора Траута.

– Они мерцают? – спросил он.

– Да, – ответил я.

– Точно? – спросил он.

– Клянусь, – ответил я.

– Отлично! Дин-дин-дон! – сказал он. – Теперь вот что. Какие бы небесные тела ни скрывались за этими двумя точками, можно быть уверенным, что Вселенная стала настолько разреженной, что свету от одной точки до другой нужно добираться тысячи или миллионы лет. Дин-дин-дон? А теперь я попрошу вас посмотреть, со всем возможным безразличием, сначала на одну, а затем на другую.