Лола Лафон - Маленькая коммунистка, которая никогда не улыбалась

Спортивные журналисты всех стран собрались в большом зале. Надя сделает короткое заявление, но ни на какие вопросы отвечать не станет, Надя очень-очень устала и очень-очень занята, именно по этой причине она в течение некоторого времени не будет участвовать в соревнованиях. «Я стараюсь. Извлечь радость из всех моих титулов. Чтобы они наполнили меня новыми силами. Которые мне необходимы. Для будущих международных соревнований. В которых я буду участвовать. Может быть. Кто знает». Она оборачивается и смотрит на сидящего в сторонке Сына Самого. Нику Чаушеску одет по последней западной моде, джинсы Levi’s , бежевый шетландский [59]свитер с высоким воротом. Курит Lucky Strike.

Она натягивает светлую куртку от спортивного костюма, не прикрывающую слишком коротких шортиков, ее выступление закончено, комнату озаряют бледные вспышки, но вот она, спохватившись, наклоняется к микрофону, все журналисты тянутся к ней со своими диктофонами, она еще не закончила! Кто знает, шепчет Надя, кто, кто.

Кто знает? Знал ли Бела, что она будет «очень-очень занята», когда «папы» не окажется рядом, чтобы ее защитить? Занята, окружена и захвачена чуть ли не каждый вечер… Сын Самого усаживает ее на колени во время ужинов и коктейлей, подчеркнуто стонет в присутствии смущенно молчащих членов Партии и представителей различных посольств, изображает, прижимаясь к ее неподвижному телу, возвратно-поступательное движение, ммм, до чего она уютная, так и хочется в нее зарыться, добраться до самого сердца королевы, послушайте, господа, тут полный комфорт и мягкая отделка. Выпьем за спортсменку года, от которой куда меньше пахнет по́том, с тех пор как она почти перестала заниматься спортом!

– Нааааадя, – вопит Сын Самого, нелепо извиваясь и пародируя американский акцент, – скажи телезрителям, Надя, если у тебя будет дочка, тебе бы хотелось, чтобы она стала гимнасткой, как ты, а?

В ту ночь Наде снится, что ей насильно подсаживают младенца, и она изо всех сил сжимает ляжки, чтобы этому помешать, а наутро просыпается разбитой, ее тошнит. Она улыбается, не отвечая, у нее мигрень, солнце не помещается в небе, оно давит на воздух и на ее глаза тоже, сколько лет они уже хотят, чтобы у нее была дочка, все они, а у нее так болит голова, хватит пить, надо с этим завязывать, в ноябре ей исполнится двадцать пять и придется платить налог на бездетность.

Каждый месяц врачи из менструальной полиции раздвигают ей колени, засовывают внутрь два одетых в резину пальца, шарят, щиплют. У тебя никого нет? У тебя сексуальные проблемы? Когда были последние месячные? Когда же ты решишься? Ты когда-нибудь думала о том, что должна стране? Ты когда-нибудь думала о своих обязательствах перед нами? Так вот, у тебя они есть, потому что Товарищ позволил тебе все эти годы вести сказочную жизнь. Так сделай же наконец что-нибудь, Надя, для будущего нашей страны.

Как и для любого главы государства, речи для Чаушеску сочиняли писатели. Они не только складывали в его честь оды и дифирамбы, но и придавали литературную форму самым диким, самым безумным его декретам. Когда после 1989 года у этих писателей спросили, как они могли одновременно с собственными произведениями – вероятно, надеясь, что соавторам Вождя вождей будет легче свои книги издать? – на такое пойти, кто-то из них ответил: «У нас все было отчасти так, как на Западе. Возьмем, к примеру, тех, кто работает в глянцевых журналах или в рекламе, – они же расхваливают товары, сами своим текстам не веря, вот и мы так же».

ПРЕАМБУЛА К УКАЗУ:

ХИМИЧЕСКИЕ МЕТОДЫ КОНТРАЦЕПЦИИ ВЫЗЫВАЮТ ТЯЖЕЛЫЕ ЗАБОЛЕВАНИЯ СО СМЕРТЕЛЬНЫМ ИСХОДОМ. ОНИ ЗАПРЕЩЕНЫ. COITUS INTERRUPTUS [60]ВЛЕЧЕТ ЗА СОБОЙ ИМПОТЕНЦИЮ. ОТКАЗ ОТ ВСТУПЛЕНИЯ В БРАК ПОДОЗРИТЕЛЕН. ПОЛОВЫЕ СНОШЕНИЯ ТРИ-ЧЕТЫРЕ РАЗА В НЕДЕЛЮ – ДОКАЗАТЕЛЬСТВО НОРМАЛЬНОЙ ЖИЗНИ. ОБЯЗАТЕЛЬНОЕ КОЛИЧЕСТВО ДЕТЕЙ У ЖЕНЩИНЫ – ПЯТЬ.

УКАЗ:

ВСЕ ЖЕНЩИНЫ ОТ 18 ДО 40 ЛЕТ ДОЛЖНЫ ПОДВЕРГАТЬСЯ ЕЖЕМЕСЯЧНОМУ ГИНЕКОЛОГИЧЕСКОМУ ОСМОТРУ НА РАБОЧЕМ МЕСТЕ ДЛЯ ВЫЯВЛЕНИЯ ВОЗМОЖНОЙ БЕРЕМЕННОСТИ. ЖЕНЩИНЫ, У КОТОРЫХ ПРИ ОСМОТРЕ ОБНАРУЖАТСЯ ПРИЗНАКИ ТОГО, ЧТО ОНИ ПЫТАЛИСЬ ПРЕРВАТЬ БЕРЕМЕННОСТЬ, БУДУТ НАКАЗАНЫ ТЮРЕМНЫМ ЗАКЛЮЧЕНИЕМ. ЖЕНЩИНЫ, КОТОРЫЕ ОТКАЗЫВАЮТСЯ РОЖАТЬ, ТАКЖЕ ПОДЛЕЖАТ АРЕСТУ И ТЮРЕМНОМУ ЗАКЛЮЧЕНИЮ. ЖЕНЩИНАМ, ЗАБОЛЕВШИМ ВСЛЕДСТВИЕ АБОРТА, НЕ БУДЕТ ПОЗВОЛЕНО ЛЕЧИТЬСЯ В БОЛЬНИЦЕ. ЕСЛИ ВЫ ПОДОЗРЕВАЕТЕ ВАШУ СОСЕДКУ В ТОМ, ЧТО ОНА СДЕЛАЛА АБОРТ ИЛИ ПОМОГЛА ПРЕРВАТЬ БЕРЕМЕННОСТЬ, ВАШ ДОЛГ – СООБЩИТЬ НАМ ОБ ЭТОМ. РОЖАТЬ И РАСТИТЬ ДЕТЕЙ – ВОТ САМЫЙ БЛАГОРОДНЫЙ ПАТРИОТИЧЕСКИЙ ДОЛГ!

6 мая 1984

Есть съемка церемонии. В репортаже о прощании великой гимнастки со спортом обратный отсчет времени идет в левом углу экрана, все это должно занять не больше десяти минут. Маленькие золотистые кружочки мерцают на табло, образуя буквы: НАДЯ. Девочки станцевали и теперь стоят справа и слева от нее, а она, закончив свое последнее выступление на бревне и надев белую куртку от спортивного костюма, готовится произнести речь.

Она берет протянутый листок, ей хорошо знаком стиль автора всех ее официальных текстов. Обычно писатель делит текст на короткие абзацы, чтобы она успевала перевести дыхание.

«Начиная с этого дня…» – читает она. Но запятой тут нет, а как же ей дышать? Она бросает взгляд на продолжение. «Начиная с этого дня…» И дальше еще одно «начиная с этого дня», текст – сплошная литания без единого абзаца, да что там – без единой запятой, тесно напечатанное на машинке, на тонкой просвечивающей бумаге стихотворение. Остается пять секунд. Она не собиралась так долго молчать, она просто ищет запятую, вот вроде бы она ее видит, но нет, все эти слова выбраны для нее в последний раз, запятая перескакивает с одного места на другое, запятая ноль ноль, она поднимает голову к ним, бессловесным, они встали, ей кажется, будто она заставила пятнадцать тысяч человек, собравшихся в огромном спортивном зале, затаить дыхание.

Начиная с этого дня я больше не буду соревноваться начиная с этого дня я больше не буду испытывать начиная с этого дня тех совершенно особенных эмоций которые… Она поднимает голову и до нулевой секунды не отрывает от тебя своего такого волнующего взгляда. 00,00. Ее глаза подведены карандашом, воздух тихонько выходит из ее груди – легкий вздох, она молчит, и на этом все заканчивается.

– Единственный способ избежать недоразумений и всяческих истолкований , – говорит она мне , – не произносить ни единого слова, которое можно исказить. И потому я молчала. Часто.

Жила-была девочка… Я пишу ее историю, главы которой, одну за другой, добросовестно отправляю ей самой. Исполнительнице главной роли и зрительнице одновременно. И она оценивает, судит, хвалит или требует переписать отдельные места. Я пишу ее историю, а она ведет мою руку, иногда заставляя меня поверить, что все было не совсем так или совсем не так, как было, хотя сама-то наверняка знает, как именно было, и я пишу под ее диктовку.