Пилип Липень - История Роланда

– А нас он не съест?

– Не бойтесь, милые, у него теперь каждый зуб как галактика, а каждый жевок как тысяча лет – потому если и съест, то вы не заметите.

А когда мама была не в духе и ничего не отвечала, нам всё равно виделись в небе невероятные дедовы зубы, и мы старались делать всё скорее, скорее, чтобы успеть.

Всё рано или поздно кончается – это знают даже малые дети, и я тоже это знал. Но паника овладела всем моим существом, и я не мог ничего знать. Полдня я таился у входа в гостиную, в тени вешалки, выдавливая дрожащим ногтем ложбинки на обоях. И, выбрав момент, скользнул в дверь.

– Маменька, – пискнул я, – папенька! Не отсылайте меня туда!

Они покривились – я нарушил их послеобеденное уединение. Но мне нужно было застать их вместе, умолить их вместе.

– Но сколько же можно, Ролли? Мы и без того из года в год откладываем отсылание, – волнуясь, мама подлила себе ещё мартини, продолговатые ногти стукнули о стекло. У ножки бокала дрожали сложные блики.

– Оставьте меня подле вас, маменька!

– Подле нас ты останешься доморощенным, – отстранённо сказал папа. Глубоко погрузившись в кресло, он качал ногою в лаковой туфле и поигрывал щипчиками.

– Оставьте меня подле вас, папенька!

Они смотрели на меня с холодным неодобрением. Я подбежал к папеньке, целовать ему руки, но к нему было не подступиться из-за локтей, колен, туфлей, и я обернулся к маменьке. Она, отгадав моё намерение, подняла руки высоко. Я упал и зарыдал, горько, с подвывом. Мамино чёрное платье непреклонно качнулось, она позвонила в колокольчик. Отведите его. Собирайте ему сундук.

После побега я был вынужден скрываться, и на некоторое время меня приютил в своём доме один добросердечный дантист. Он выделил мне маленькую комнатку с высокой кроватью на пружинном матрасе, тумбочкой и зелёным торшером. В те дни я ничего не мог делать, только лежал и лежал. Покрывало на кровати было мягким, в зелёный рубчик, и пахло пылью. Уткнувшись в него носом, я рассматривал рубчики. Иногда, собравшись с силами, отворачивал край и глядел на гладкую изнанку. Как так, думал я, с одной стороны рубчик, а с другой нет. Я ничего не мог делать, только шевелил пальцами на ногах, потирая их друг о друга, и кожа чуть-чуть поскрипывала. За распахнутым окном зеленели берёзы, шумели машины, а я постанывал от бессилия. Вечером приходил дантист, присаживался на матрас и кормил меня булкой с сыром, а потом угощал гадким пивом «Туборг грин». Дантист не переодевался после работы и расхаживал по дому в светло-зелёном халате, улыбаясь и заглядывая ко мне в рот. У него самого зубы росли мелкие, округлые, на расстоянии друг от друга. Я не сомневался, что он преисполнен всяческих подлостей, но прятал свою неприязнь, и только один раз, под конец, спросил, почему он так любит зелёный цвет. Даже ниссан у тебя зелёный. Дантист ответил, что зелёный успокаивает. Выходит, ты испытываешь необходимость в успокоении? Тебя что-то тревожит? Нет-нет, рассмеялся он, просто я по природе своей спокойный человек, и люблю всё спокойное. Может, спросил я, ты и в партии зелёных состоишь? Почему бы и нет, ответил он, что в этом дурного? Мне нечего было сказать, и я молча смотрел в потолок. Я ничего не мог делать, сил не хватало даже на отвращение к этой сволочи. Как только я немного окреп, то сразу ушёл, оставив на тумбочке сумму, изрядно превышавшую приличия. Мне хотелось, чтобы он почувствовал моё презрение. С тех пор мы никогда не встречались, и что с ним стало, я не знаю.

Давным-давно, когда мы были маленькими, летние каникулы длились не три месяца, как у нынешних школьников, а целых шесть. А в високосном году и все семь. А иногда и на восьмой месяц можно было прийти и обнаружить на школе замок. Не говоря уж о том, что в первый учебный месяц тоже никто не учился, потому что директор школы ездил куда-то далеко на курсы повышения квалификации. Мы с братиками всё лето сидели дома и смотрели сериалы, уже со звуком, но ещё чёрно-белые, и все как один бессюжетно-нравоучительные. Поэтому мы не очень любили телевизор и почти его не включали, дни напролёт развлекая друг друга шарадами и фантами. Впрочем, сидеть дома нам не слишком нравилось, и мы с утра до ночи пропадали то на озере, то в лесу, то на заброшенной фабрике зубной пасты. А по вечерам, наевшись перед сном хлеба с компотом, мы высовывались в окно, в темноту и стрёкот кузнечиков, и прислушивались к разговорам мамы с папой, пьющих вино на террасе первого этажа. Обычно они строили неторопливые хозяйственные планы на завтра, иногда прерываясь на бабочек, слетевшихся к лампе, а потом рассказывали друг другу непонятные и зловещие взрослые сказки.

– Жил-был один человек, – начинал, например, папа. – Может быть, помнишь – дантист из двадцатого дома?

– Как же, помню, – мама всегда всех помнила. – И что он?

– Рассказывают люди, что жил-был тот дантист, жил-был, и вот в одну осень появились у него под глазами синеватые круги. Он сначала подумал – от недосыпания, и стал дольше спать, сначала по девять часов, потом по десять, а потом и до самого обеда. Но круги не проходили, и даже понемногу увеличивались. Опечалился дантист, пошёл к доктору, и доктор велел ему бросить пить, печёнка мол у вас. Бросил дантист пить, а заодно и курить, тоже ведь вредно, и стал ждать. Но круги не проходили, а только синели понемногу. Огорчился дантист и пошёл к другому доктору, и тот велел ему кушать больше кальция и фосфора, селезёнка мол у вас. Принялся дантист кушать кальций, фосфор, а заодно и йод, тоже ведь полезно. Месяц кушал, два кушал, но и это не помогло – круги только пуще округлялись. Опечалился дантист и замазал круги тональным кремом. Посмотрел в зеркало и вздохнул с облегчением. Но увы... с каждым днём всё больше и больше крема требовалось, синева уже на щёки распространилась, хоть и немного побледнела. Разозлился дантист. И что мне до этих кругов, думает. Плевать на них! Что толку волноваться о том, на что не можешь повлиять? Попереворачивал он в доме зеркала – и зажил припеваючи. Но и этой уловки ненадолго хватило. Просыпается он однажды утром и видит: стало одеяло его синеватым, а засыпал он вроде бы под белым, хотя точно не помнил. Глупости, говорит себе дантист, раз точно не помню, значит, ерунда это всё, значит, оно голубым и было. Но на следующее утро и стены в доме синеватыми стали! Подбежал дантист к зеркалу, переворачивает, и ах – он весь синий, как инопланетянин! Нет, нет, это бред, говорит себе дантист, это нервы, надо бы мне успокоиться и развлечься. Включил телевизор, а по телевизору шоу: учёные обнаружили в космосе синее гравитационное смещение! А зрители улыбаются и учёным аплодируют, наивные. Бросился дантист к окну, воздуха свежего глотнуть – а там уж и небо сплошь голубое!