Пилип Липень - Ограбление по-беларуски

Они вдруг увидели того, кто всё это делает, держит своей рукой — его глаза. Ни добрые, ни злые — но любопытные, как у ребёнка, забавляющегося с жуком. Знакомые! Рыгор уже почти ухватил черты, почти понял, кто это — но тот смазывался, ускользал в сторону. Но сейчас Рыгор был силён, а огромная рука смягчилась; судьба остановились и ослабла. Материя теряла твёрдость и плотность, просвечивала чем-то иным, до чего можно было дотянуться. Америка стремительно сжималась, прерии, горы, города превращались в песчаные морщины под ногами. Как сквозь запотевшую плёнку парника, сквозь небо проступал Партизанский проспект, проявлялись башни вокзала. «Эй, ты! Что ты делаешь! Зачем ты дурачишь нас!» — кричал Рыгор в те глаза, задрав голову. Он отпустил руки девушки, потянулся — сорвать, скомкать пелену! Последний покров, за которым — полная ясность, пусть и пугающая.

Но без рук, замкнутых в кольцо, всё стало возвращаться. Морщины раздвигались, унося его сероглазую подругу прочь, плёнка сливалась с небом, пропадал проспект, пропадали башни. В гневе Рыгор ринулся куда-то вперёд, без дороги, перескочил через растущие горы, провалился по щиколотку в тёплую воду, застрял, дёрнулся, потерял равновесие. Веером разлетелись брызги. Бежал дальше, бежал, пока под ногами снова не стало сухо. Травы, заросли молодых кустов. Запутался в низких ветвях цветущей сакуры, рванулся. Рассыпались белые лепестки. Вывалился на поляну и выдохнул: на фоне Фудзи с заснеженной вершиной стоял Лявон в чёрном кимоно, с занесённым над головою мечом.

— Охренеть можно! Лявон!

Меч дрогнул.

— Рыгор?

Меч опустился.

— Ты что, лягушек истребляешь? — с сияющим лицом Рыгор подходил, отрясая с ботинок глину.

— Я совершенствуюсь во владении мечом, — немного смущённо, но с достоинством ответил Лявон.

— Что?

— Я избрал путь воина, — сказал Лявон хмуро и твёрдо, ожидая, что Рыгор начнёт его высмеивать. — Путь силы и концентрации. Я намерен достичь последней истины, хотя на это может понадобиться много времени.

Рыгор смотрел серьёзно, и Лявон добавил:

— У меня уже есть успехи. Смотри, я могу рассечь мечом волос в полёте, — он стал нащупывать волос на макушке, чтобы вырвать.

— А кимоно где взял?

— Да они тут в любом магазине лежат, — Лявон пожал свободным плечом. — Для упражнений самое то. А ты как здесь оказался?

— Оооо!

Рыгор мечтательно улыбнулся, предвкушая удовольствие от обстоятельного рассказа, похлопал себя по карманам и закурил. Лаки Страйк, белая пачка с красным кругом. Но вдруг опомнился, перекосил рот, плюнул, зло втоптал сигарету в землю.

— Отстой, Лявон, полный отстой! Последняя истина, говоришь? Вот я тебе сейчас её покажу! Положи свой меч. Да положи, не боись! Ну! Давай руки!

— Погоди, Рыгор, меч нельзя так просто взять и положить. Спираль энергии должна свернуться.

— Бросай, говорю. Я нашёл третье прозрение! Давай руки!

Ладно. Лявон аккуратно опустил меч на траву, выпрямился и подал Рыгору руки. Тот крепко схватил, пронзительно глядя Лявону в глаза. Секунду или другую ничего не происходило. Сакура мирно покачивала соцветиями, летела ласточка. Лявон скептично наклонил голову. И тут всё постепенно начало плыть, крениться. Хрустнуло.

— Смотри, смотри! Да вот хотя бы на гору смотри! Это же не настоящая Фудзи! — Рыгор так сжимал ладони Лявона, что ему было больно. — Это даже близко не Фудзи, это просто Чижовская свалка! Ты видишь?

Гора оседала, снега испарялись. От сакуры не осталось и следа. Отточенный меч обернулся корявым куском доски, чёрное кимоно — пижамой в квадратики. Над плоской вершиной свалки плавно проявлялось сосредоточенное лицо, рука, держащая шариковую ручку. Лявон глубоко задышал.

— Это что, Бог? — спросил он у Рыгора.

— Похоже на то… хотя хрен знает, — Рыгор всматривался.

И тут Лявон побледнел, и закричал, обращаясь к плоской вершине свалки:

— Слышишь, ты! За что ты издеваешься над нами? Дай нам настоящую жизнь! Или оставь нас в покое!

И вырывал руки из рук Рыгора. Но Рыгор не отпускал:

— Стой, стой, надо держаться, иначе пропадёт, подожди… Это же Пилип! Смотри, Пилип!

Картина в небе над свалкой проявлялась всё полнее: я сидел в регистратуре роддома № 2 и быстро-быстро писал в коричневую общую тетрадь. Лявона и Рыгора я не замечал.

— Скотина!! Ты нас слышишь?! — рявкнул Рыгор изо всех сил и закашлялся.

Я не слышал. Рыгор со злостью разжал руки, и видение стало меркнуть, растворяться в синеве. Лявон поник, сел прямо на траву, уронил голову. Рыгор пинал ногой камушки, топтал кустики полыни, бил кулаком в воздух. Наконец сел рядом. Вечерело. Солнце опустилось за насыпь свалки и золотило её края, а из центра поднимался голубой дымок костра — и свалка походила на пробуждающийся вулкан.

— И что всё это значит? — Лявон слабо шевельнулся. — Пилип — наш Бог? Бред, бред. Что он там писал в тетрадку?

— Ну… Вроде детектив. Он уже давно мне говорил. Обещал даже дать почитать.

Лявон смотрел в землю и вяло качал головой — казалось, что её колышет ветер.

— Мда… Я, конечно, всегда был уверен в унизительности универсума, но такого… это уж слишком. Получается, мы персонажи какого-то дебильного детективного рассказа?

Они молчали, подавленные.

— Лучше бы нам этого не знать… И зачем ты только?..

— Сам виноват! Со своими песнями! Разве плохо было?

— Да? А из-за кого мы простудились?

Они зло смотрели друг на друга, а потом разом отвели глаза. Мир вокруг твердел, уплотнялся, возвращая утраченную реальность — со свалки тянуло дымком, в траве порхали мелкие, но отчётливые мотыльки, облака медлительно плыли на север. Голова Лявона клонилась.

— Ладно, пошли! — Рыгор тряхнул Лявона за плечо. — А то ты сейчас заснёшь.

— Куда?

— К Пилипу, куда же ещё! Разобьём ему морду! Я знаю, как идти, через Курасовщину. Только надо держаться, хотя бы одной рукой. Иначе он нас пишет, падла. А когда держимся — то мы его видим, а он нас нет!

Лявон нахмурился, но Рыгор не дал ему возражать, потянул, поднял. Держась за руки, они пересекли разнотравье, перелезли через разделительный щит на кольцевой дороге и углубились в город. Было тихо, только из скверика долетал стук шашек и размеренный пожилой смех.

— Рыло развернём! Харю расхерачим! Репу расквасим! — упражнялся Рыгор на разные лады, а когда ему прискучило, предложил: — Давно мы не пели вместе, а?

И они запели Heldenroslein.

— А если он всё это предусмотрел? Что мы к нему идём? Что, если он пишет каждый наш шаг? И про руки написал? И сейчас пишет? — с тоской вопрошал Лявон, взволнованно водя трубочкой от сока по нижней губе. Они сделали привал у гастронома на Уманской, немного отклонившись от курса, и присели на стальные перила, неудобно подогнув ноги.