Пилип Липень - Ограбление по-беларуски

— Совершенно ясны, например, условия, в которых кошка счастлива или несчастлива, какие у неё потребности, каковы цели и способы их достижения. Я бы даже назвал кошку живым механизмом, действующим по вполне определённым законам и способным на определённые функции. Мы полностью понимаем работу такого механизма и поэтому он нам нравится.

Это говорил серьёзный седоватый продавец, он стоял в расслабленной позе на крыльце магазина и обращался к спецназовцу в чёрной форме, что-то приклеивавшему к соседней колонне. Лявон мгновенно пропотел. «Это тот самый спецназовец! Всё, я попался! — он сухо сглотнул. — Однако стоп. Он же не мог меня не заметить! Выходит, видел, но не узнал». Спецназовец опустил руки и отступил на шаг от колонны, наклонив голову и оценивая свои старания. На колонне висело объявление или плакат, но рассмотреть его под углом зрения Лявона было невозможно. Убедившись, что плакат висит крепко и ровно, спецназовец повернулся к продавцу:

— Ерунду говоришь! Пусть даже я соглашусь, что кошка — механизм, но ведь тогда мы должны любить и крыс, и тараканов, и пауков, и вообще всех подряд, — спецназовец засмеялся своим словам.

Пока спецназовец не смотрел в его сторону, Лявон тихонько встал и хотел было скрыться, свернув за угол, но заколебался. Не вызовет ли подозрение его бегство? Убежать всё равно не получится, вон у него ножищи какие. Может, лучше смело пойти навстречу судьбе? Он высморкался в полотенце, застегнул рюкзак и, приблизившись, сказал:

— Но не есть ли человек точно такой же механизм, как и кошка, разве что чуть сложнее?

Оба собеседника повернулись к нему и вопросительно посмотрели. Похоже, Лявон слишком тихо произнёс свой вопрос, и они не расслышали. Их прямые взгляды смутили Лявона, и он не стал повторять свои слова, сделав вид, что сказанное им не требовало обязательного ответа и было чем-то вроде констатации хорошей погоды. Он вежливо кивнул, улыбнулся и прошёл мимо.

— Девушка, погодите! Можно вас на минутку?

Лявон остановился. Спецназовец, расставив ножищи в доверху зашнурованных высоких ботинках, серьёзно и с прищуром смотрел на него. Продавец ухмылялся. «Узнал? Не узнал?» — сердце Лявона так стучало, что ромашки на груди сарафана подпрыгивали.

— Посмотри-ка на фоторобот. Не попадались тебе такие ребята?

Спецназовец указал на плакат, который теперь был виден Лявону. На листе бумаги были нарисованы цветными карандашами две головы в шапках, белой и синей, с прорезями для глаз. Под головой в синей шапке стояла подпись «Лявон». Лявон вспомнил, что Рыгор действительно называл его по имени перед директором банка, со слов которого, скорее всего, и рисовали фоторобот. Он покачал головой.

— А как вас зовут? — строго спросил спецназовец.

— Марыся, — Лявон назвал первое пришедшее ему на ум имя, так звали жену Адама Василевича.

— Если увидите их, Марыся, сразу дайте знать. Это вооружённые и опасные преступники.

— Что они натворили?

Лявону показалось, что его голос прозвучал слишком тонко и взволнованно. Он быстро глянул на продавца; седоволосый продолжал улыбаться. Знает? Не знает? Выдаст?

— Вооружённое нападение на банк, — серьёзно ответил спецназовец, смотря Лявону прямо в глаза.

Лявон пообещал дать знать, про себя подумав, что совершенно непонятно, каким образом это возможно сделать. Кому дать знак? Где? Как? Он повернулся и пошёл прочь, стараясь не быть подозрительным и не слишком ускорять шаг.

Неожиданная встреча со спецназовцем напугала Лявона и спутала все его мысли. На перекрёстке, после которого начинался городок университета, Лявон пересёк дорогу и пошёл вдоль студенческих общежитий, потом вдоль высокой чёрной ограды. «Они не узнали меня только из-за платья!» — думал он в панике, совсем позабыв об учебниках, которые планировал сдать сегодня в библиотеку. Обратив внимание на Академию наук на противоположной стороне проспекта, он решил, что нельзя больше терять время и надо идти к учёным. Потому что если его вдруг изловят и посадят в тюрьму, тайны бытия так и останутся непознанными. Он спустился в подземный переход, тёмный и страшный, пахнувший сухим тёплым камнем. Далеко впереди ярким пятном горела освещённая солнцем лестница, ведущая наружу. Только на середине перехода, когда рядом тускло блеснули металлические двери метро, он понял, что спускался зря, и можно было пересечь проспект поверху, ведь машин нет и не бывает.

Лявон почти ежедневно видел Академию наук, но ни разу не приближался к ней и даже не переходил на её сторону. Теперь, поднимаясь по широкой лестнице и проходя сквозь полукруг колоннады, Лявон нарисовал ещё одну небольшую линию на мысленной карте своих маршрутов. Оказавшись во дворике, образованном колоннадой и зданием Академии, Лявон огляделся и отдал должное необычной красоте постройки. «Не зря пришёл! Даже если Адам Василевич наврал, и никаких учёных здесь нет». Он постоял ещё немного, рассматривая лепные узоры. Между окнами они были одинаковыми, со скрещёнными рогами изобилия, источающими цветы и разнотравье, а под крышей шёл ряд композиций, изображавших инструменты познания и его результаты: глобус, микроскоп, весы, химические колбы, свитки с научными знаниями, классические колосья и ещё несколько не совсем ясных образов.

Вход в Академию наук, состоящий из трёх одинаковых блоков дверей в чёрно-мраморном обрамлении, навёл Лявона на мысль о трёх путях познания, но он отложил рассуждения на потом и подошёл к центральному блоку. На левой створке дверей висел свежий карандашный фоторобот, уже знакомый Лявону. Лявон рассмотрел его получше. По вольности художника, оба грабителя были украшены мрачной щетиной на подбородке — видимо, неотъемлемым атрибутом преступного мира — и зелёными глазами, как бы немного удивлёнными. В правом нижнем углу рисунка автор каллиграфически расписался «Антось» и добавил к мягкому знаку изящный росчерк.

Справа висел старый листок бумаги с выцветшим сообщением: «Академия Наук переехала в Национальную Библиотеку. Направо, 30 минут пешком». Хоть Лявон и ожидал неудачи в той или иной форме, уходить ни с чем всё равно было обидно. В задумчивости Лявон поднял голову к небу и увидел там сначала тёмную точку пролетавшей высоко-высоко птицы, а потом, прямо над колоннадой, бледную луну, всегда удивлявшую его своими появлениями в светлое время суток. Судя по цвету неба и оттенку солнечного света, ложащегося на стены Академии, было около шести вечера, и рабочий день неумолимо кончался. «Пойду всё равно. Даже если не успею. Хоть посмотрю на библиотеку и узнаю расписание. Вдруг она тоже не работает или переехала?»

Фотороботы Лявона и Рыгора были наклеены на каждой тумбе для афиш, которых стояло особенно много вдоль этой части проспекта. Лявона удивила прилежность и работоспособность художника, исполнившего столько копий, пусть и несложных. Он подходил к каждой тумбе и рассматривал фотороботы в поисках отличий, но все они были практически одинаковыми, за исключением мелких карандашных штрихов, кое-где выбивающихся за контур рисунка. Кроме фотороботов, на некоторых тумбах висела чёрно-белая театральная афиша с крупными буквами «Летучий Голландец», с уже просроченной датой. «Рыгору было бы интересно. Вот только где он сейчас, что с ним?»