Арчибальд Кронин - Мальчик-менестрель

— Доброе утро, мой дорогой преподобный Десмонд. Судя по твоим блестящим волосам, выспался ты на славу. Твой друг уже уютно устроился в библиотеке с книжкой в руках. Так что сейчас ты принадлежишь только мне.

Она стояла, улыбаясь, в безжалостных лучах утреннего света и явно не испытывала ни малейшего неудобства. Конечно, за прошедшее время она постарела, ее волосы посеребрились, но в ясных глазах по-прежнему светился живой ум. Должно быть, в молодости маркиза была просто неотразима. Даже сейчас она выглядела прелестно.

— Однако, — продолжала маркиза, — как бы хорошо ты ни выглядел… Скажи, где, ну где ты откопал такие брюки?

— Мадам, этим брюкам всего три года, это шедевр портновского искусства лучшего мастера из деревни Торрихос.

— Они поистине уникальны. А пиджак?

— Этот пиджак, мадам, хотя и весьма почтенного возраста, на самом деле — предмет религиозного культа, поелику был перешит вышеупомянутым портным из старого пиджака его высокопреподобия отца Хэкетта.

— Да уж, и вправду реликвия. Пойдем, посмотришь на себя в зеркало. — Она открыла дверь в гардеробную с большой зеркальной пилястрой.

Я давным-давно не смотрелся в зеркало, и если лицо было еще ничего, то все, что ниже, больше подходило старому дряхлому бродяге.

— Да, мадам, — задумчиво проговорил я. — Если меня немного почистить и погладить, я буду совсем как новенький.

— Десмонд, ты неисправим, — весело рассмеялась она. — Послушай, до субботы тебе надо отдыхать и ни о чем не думать, но сейчас мы с тобой пойдем к моему приятелю Карачини.

— К священнику?

— Нет, к лучшему портному во всей Италии. Не волнуйся за своего друга. Ему очень хорошо в библиотеке.

Мы сели в большой красивый автомобиль с откидным верхом — но не в «Испано-Сюиза», как я ожидал, а в новенький «Изотта-Фраскини», — и покатили по виа Венето в сторону отеля «Эксельсиор», повернули налево и остановились перед абсолютно пустой витриной, где значилось только одно слово: «Карачини».

Когда мы вошли, маркизу почтительно приветствовал проворный маленький человечек в безукоризненном темно-сером костюме. Они стали подробно обсуждать, что мне лучше подойдет в моем положении; затем были проинспектированы, ощупаны и отобраны кипы тканей. Меня провели в просторную примерочную, где подмастерье в нарукавниках обмерил меня с головы до ног.

— Надеюсь, вы поняли, Карачини, что все должно быть готово и доставлено ко мне домой не позднее, чем в пятницу вечером.

— Госпожа маркиза, вы ставите невыполнимые задачи, но для вас, — низко поклонился Карачини, — все будет сделано в срок.

Но на этом дело не кончилось, поскольку маркизе хотелось развлечься — именно так она охарактеризовала свою благотворительную акцию, — и меня отвели к расположившемуся по соседству галантерейщику, естественно, самому лучшему. Здесь моя любезная маркиза совсем разошлась, и в результате нам подобрали полный набор элегантных и дорогих аксессуаров, отложив их для немедленной доставки. И, наконец, на той же улице мы заглянули к сапожнику, шьющему обувь на заказ. Здесь мои конечности были тщательно измерены, после чего была отобрана кожа двух видов — светлая и чуть потемнее, — причем доставка обеих пар назначена все на ту же пятницу. Вероятно, кто-то спросит: как такую сложную работу можно сделать за столь короткий срок? Ответ очень прост: Рим — это город мастеров и, конечно, мастериц, причем все они сидят в маленьких комнатушках в разных концах города и выполняют срочный заказ, трудясь порой всю ночь напролет, чтобы успеть закончить к утру. Кто-то может подумать, что такая тонкая работа щедро вознаграждается. Увы, это далеко не так.

— А теперь — легкий ланч, — сказала маркиза, когда мы вышли от сапожника. — И потом — домой, отдыхать, отдыхать, отдыхать до субботы.

Маркиза повела меня в отель «Эксельсиор». Мы расположились в баре, и она предложила заказать «Шерри» и сэндвич с пармской ветчиной. Машина ждала нас у входа. И уже очень скоро мы катили назад, к вилле «Пенсероса». Когда я пытался поблагодарить мадам, та ответила, что даже слышать ничего не желает.

— Успокойся, мой дорогой Десмонд. Ты ведь знаешь, что я любила твою мать и очень огорчилась, узнав о ее кончине, — сказала маркиза и добавила: — Ты прекрасно знаешь, что и тебя, мой дорогой мальчик, я тоже очень люблю. — Когда мы вошли в дом, она прошептала: — Интересно, а чем занимался в наше отсутствие твой друг?

Взяв меня за руку, она направилась в библиотеку, где мы действительно обнаружили преподобного отца Петита, который сидел в том же кресле, с той же книгой на коленях, открытой на той же странице; из полуоткрытого в блаженной улыбке рта доносились ритмичные музыкальные трели.

— Как сидел, так и сидит. Ни на миллиметр не сдвинулся.

— О да, мадам, — отозвалась впустившая нас горничная. — Он хорошо покушал и выпил бутылочку «Фраскати».

— Он такой милый, когда спит, — заметила маркиза. — Похож на большого ребенка.

— Он очень многому меня научил, — сказал я. — И если в субботу нам хоть чуточку повезет, то исключительно благодаря ему.

— Как это благородно с твоей стороны, дорогой преподобный Десмонд. А теперь отправляйся к себе и отдыхай. С этой минуты только отдых, отдых и еще раз отдых — и больше ни слова. А ты знаешь, что Энрико между выступлениями вообще не разговаривал?

— Но я не Карузо, мадам.

— Это мы узнаем в субботу, — улыбнулась она. — А теперь мне тоже пора отдохнуть. Что-то я притомилась. Как ты, наверное, заметил, я уже очень немолода.

— Умоляю, не произносите таких отвратительных слов. Мадам, как и прежде, великодушна, очаровательна и обворожительна. И вообще, вы просто ангел. По крайней мере, по отношению ко мне.

Она с легкой улыбкой покачала головой и проводила меня наверх, где мы и разошлись по своим комнатам.

В субботу рассвет был настолько прекрасным, что Десмонд, всю ночь ворочавшийся с боку на бок, поднял жалюзи, чтобы впустить в комнату солнечные лучи. Потом он забрался обратно в постель и минут десять лежал, обдумывая планы на день. Десмонд, конечно, нервничал, так как очень хотел завоевать Золотой потир, причем даже не для себя лично, а скорее, чтобы доставить удовольствие отцу Хэкетту и, конечно, отплатить добром за добро ему, маркизе и особенно отцу Петиту. Позже он признавался мне, что мысленно постоянно возвращался к тому злополучному финальному матчу за Щит шотландских школ, который я так жаждал выиграть, но, увы, не смог.

Стук в дверь нарушил ход мыслей Десмонда. В комнату вошел его низкорослый наставник, уже успевший одеться и помолиться.

— Как спалось? — поинтересовался Десмонд.

— Хорошо. А тебе?

— Отлично! — с наигранной жизнерадостностью воскликнул Десмонд, чтобы его ответ звучал правдоподобнее.