Олег Бондарь - Убитое счастье (СИ)

Игорь снова поразился практической хватке жены. Такая мысль должна была прийти в голову ему, и именно он должен был ее озвучить.

— Ты и, правда, не боишься.

— Боюсь, — призналась Юля. — Только ты за меня не беспокойся. Я буду очень осторожной. В случай чего, закроюсь в доме. Сюда-то они точно не полезут. А на крайний случай у меня кочерга есть. Сумею за себя постоять. Я ведь, страх, какая храбрая!

Она даже попробовала улыбнуться.

Весь день на работе Игорь чувствовал себя, словно на иголках. Беспокойство за жену и невозможность позвонить ей угнетали. Он хотел отпроситься раньше, но не получалось. Редактор отправил на нудное заседание в горисполком, где, вообще, пришлось выключить телефон.

А если Юле нужна помощь?

Вдруг, что-то случилось?

Нет, нельзя думать о плохом.

Мысль — материальна. Она способна притягивать негатив…

Едва дождался окончания заседания, первым выскочил в коридор, включил мобильник. Тотчас пришла «эсемеска» о пропущенном звонке.

Правда, не от Юли.

От сердца немножко отлегло. Звонила мама.

— Здравствуй, сыночек, — услышал знакомый заунывный голос, самой интонацией свидетельствующий о том, как все вокруг и везде плохо, — Я тебе звонила несколько раз, почему ты не поднимал трубку, почему у тебя выключенный телефон. Мне уже всякие мысли в голову лезут. Время сейчас, сам знаешь, какое. А у тебя — такая работа…

— Мама, я в горисполкоме на заседании… — на эту тему мать могла говорить часами, так же, как часами могла рассказывать о том, что ей не повезло с невесткой.

Сейчас выслушивать ее жалобы было некогда. И место не подходящее, и настроение не соответствует.

Мать немного помолчала. Даже через трубку, ощущалось, что — обиженно.

— Игоречек, сыночек, ты должен немедленно ко мне приехать.

— Мама, я не могу! Давай — завтра.

— Сыночек, мне очень плохо, у меня всю ночь хватало сердце, у меня давление — двести двадцать. Я так за тебя волнуюсь. Ты ведь у меня — один. Мне так горько, больно, обидно, что тебе досталась такая судьба. Видишь, как плохо, что ты меня не слушался. А теперь… Игорь, нужно, чтобы ты понял, что в жизни для тебя есть только один родной человек. Только твоя мама. Лишь она одна желает тебя добра. Все остальные только используют тебя, ищут выгоду, требуют, чтобы ты горбился, тратил собственное здоровье, чтобы ублажать их низкие прихоти…

— Мама, потом поговорим, мне — некогда.

— Сыночек, — голос мамы стал строже. — Я сегодня весь день не выходила из дома. У меня все болит. Мне очень плохо. Мне некому купить лекарства, продукты…

— Какие нужны лекарства? — Игорь достал блокнот, — Я буду ехать домой, завезу.

— Игорь, ты не должен обманываться. У тебя может быть только один дом. Тот дом, в котором живет твоя мама. Это твое гнездо, все остальное, Игорек, это — блеф, мыльный пузырь. Оно чужое для тебя. Так, как и те люди, которые говорят, что ты для них дорог, а на самом деле, случись что, переступят через тебя и не обернутся… Ты должен бы и сам это понимать. Но ты еще совсем ребенок и взгляды на жизнь у тебя детские. Ты ничего не видишь, смотришь на мир сквозь розовые очки и не можешь распознать недоброжелателя, даже если он находится рядом с тобой. Но в этом я сама виновата. Я всю жизнь ограждала тебя от неприятностей, старалась, чтобы ты знал только хорошее в жизни. И, теперь я поняла, что переусердствовала. Мне теперь нужно исправить свою ошибку. Я должна тебя переубедить, переучить, направить на истинный путь. Иначе тебе будет очень трудно в жизни. Если меня не станет, ты пропадешь, не выживешь в этом кошмарном мире, где каждый желает тебе только зла…

— Мамочка, я все понял. Мне некогда. Скажи название лекарств.

— Сыночек, ты ведь должен знать, что для матери главное лекарство — видеть рядом с собой родное дитя…

— Все, извини, меня зовут. Вечером заскочу.

Игорь не стал дожидаться очередного монолога и поспешно отключил телефон.

И сразу он запиликал снова.

Пришедшее сообщение уведомляло, что пока он слушал маму, звонила Юля. Игорь тотчас набрал ее номер, но в ответ лишь уныло звучали долгие гудки…

Мать не выглядела больной. Такая, как всегда. Сухощавая, с нервно сжатыми тонкими губами, неопределенного цвета редкими волосами и в знакомом с детства неопрятном цветастом халате.

Правда, была она не одна. Едва Игорь вошел, из кухни показалась большая, грузная тетка, раньше Игорь ее не видел, торопливо поздоровалась и, распространяя вокруг себя непривычный запах, наверное, какой-то парфюмерии, спешно покинула квартиру.

— Кто это? — поинтересовался Игорь.

— Зинаида Ивановна. Хорошая женщина, мы с ней в церкви познакомились. Она теперь меня проведывает, помогает. Давление измерила. Вот, лекарства принесла, хлебушка купила. Есть еще хорошие люди. Когда родные дети отворачиваются от родителей и не желают их знать…

— Мама, извини, я очень спешу. Я купил тебе покушать, завтра утром перед работой заеду.

— Ты хочешь совсем меня обидеть? — возмутилась мать. — Никуда ты не пойдешь. Мы выпьем чаю, и нам с тобой нужно серьезно поговорить.

— Мамочка, но я, действительно, не могу, — растерялся Игорь.

Он всегда чувствовал робость перед родительницей и не умел ей возражать. Ее влияние на него было настолько сильным, что рядом с ней он и в самом деле чувствовал себя маленьким, неопытным ребенком, которому ничего нельзя делать без маминой подсказки.

А ему уже тридцать пять. Более чем солидный возраст для того, чтобы ощущать себя самостоятельным и независимым.

— Сядь! — приказала мать, указала на табуретку в кухне, и Игорь сразу же подчинился.

Приготовленный матерью чай был жидким несладким и невкусным. Впрочем, таким, как всегда, просто он успел отвыкнуть от домашнего угощения.

— Грустно мне, сынок, ты совсем забыл про родную мать, поменял на какую-то, шлендру…

— Мама! — Игорь не сдержался и повысил голос.

— Что, мама? Это ты — слепой, затуманила тебе мозги и водит вокруг пальца. Я своими глазами видела, как она целовалась на улице с тем мужчиной. Бесстыжая, при всем честном народе! Никакого понятия о морали, правилах приличия. Я уже молчу о верности мужу. Какая семья, такая и дочка. Папа алкоголик, мама, вообще, непонятно, кто. Тоже, наверное, в молодости гулящей была. Как говорится, яблочко от яблони…

— Мама, я не хочу это слушать!

— Конечно, не хочешь. Правда приятной не бывает. А кто тебе, кроме матери, глаза разует. Так что, сыночек, придется выслушать и сделать выводы. Скажи мне, ты уверен, что она беременна от тебя?

Мать демонстративно не желала называть Юлю по имени. Считала, что она недостойна того. Упоминая невестку, всегда употребляла, какой-то из эпитетов, чаще всего — неприятный и оскорбительный.