Олег Бондарь - Третья ночь полнолуния

Продираясь сквозь густые заросли сорняка, я начал сомневаться в верности своих предположений. Складывалось впечатление, что здесь давно не ступала нога человека. Правда, пока я исследовал лишь небольшой кусочек местности и, вполне возможно, с противоположной стороны приютившей нас полянки дело обстояло иначе?..

Заросли бурьяна расступились, и передо мною открылась плоская равнина, устеленная выгоревшей на солнце коричневой травой. Ступать на нее было приятно, словно на мягкий ворсистый ковер.

Куда не кинь оком — нетронутая целина: ровная, гладкая, с редкими островками зарослей из сорняков, идентичных тому, из которого я только что выбрался. И лишь у самого горизонта виднелась темно-зеленая зубчатая полоса, по-видимому, того самого леса, из которого мы ночью вырвались на загадочном грузовике.

К лесу вела утрамбованная колесами, местами полностью заросшая травой колея. Несмотря на вчерашнюю грозу, дорога, как это не странно, оказалась сухой и твердой. В свободных от растительности местах, словно после очень долгой засухи, расходились замысловатые зигзаги трещин. Трава, среди которой я смог распознать лишь желтые цветы одуванчиков, изнывая от жажды, клонилась к земле…

Наверное, сюда дождь не дошел. Странно, конечно, но вполне возможно. Прошел полосой. Рядом все намокло, а здесь, как была сушь, так и осталась…

Я присмотрелся внимательнее и понял, что к дороге давно не прикасались шины автомобиля.

«До чего довели глубинку, — подумал. — Транспорт не ездит, поле — не оранное… Пустыня… Чем не тема для очерка?»

Дорога выходила из зарослей чертополоха и я, призвав на помощь дедукцию, сообразил, что с противоположной стороны должно быть ее продолжение. А что она не сохранилась в ложбине, так, скорей всего, из-за влаги, которая в низине держится дольше, чем на продуваемой сухими ветрами равнине. Что, кстати, и привело к такому буйному разгулу дикой растительности…

Сделав круг, я без труда нашел подтверждение собственной догадке. Извилистой лентой дорога тянулась к горизонту, где и вовсе исчезала из глаз.

С этой стороны спуск оказался более крутым, но и, как это не парадоксально, более удобным. Растительность была реже, и я почти беспрепятственно добрался до места нашего вынужденного ночлега.

Осторожно раздвинув колючие с острыми шипами стебли, я внезапно наткнулся на наше убежище с противоположной стороны. Железное нагромождение, назначение которого я никак не мог разгадать, теперь приобрели вполне узнаваемые очертания. Больше не оставалось сомнений, что свалка металлолома на самом деле является ни чем иным, как останками давно заброшенного автомобиля.

Моим глазам открылись до половины вгрузлые в затвердевший от засухи чернозем ржавые колеса с почти полностью истлевшей резиной. Из-за сломанных рессор остов кузова лежал на толстых, рыжих от коррозии осях, а арматурная коробка оказалась каркасом для парусинового тента. Самого тента, конечно, и в помине не было. Или истлел от времени, или был прибран к рукам предприимчивыми крестьянами.

Смутная догадка пронзила мозг. Но я сразу поспешил ее отогнать. Слишком нереальной она показалась. Не мог же я, в самом деле, уподобившись Рипу Ван Винклю, проспать столько времени?.. Ладно, если бы сам. А как же Светлана?

Может, я сошел с ума?

Не похоже.

Чувствую себя вполне нормально.

Да и, опять таки, Светлана…

Реальная, живая…

Отнюдь, не призрак, рожденный нездоровой фантазией…

Я даже рассмеялся от нелепости собственных предположений. На всякий случай ущипнул себя за ногу, дабы, вдобавок ко всему, убедиться, что не сплю, и что увиденное мне не пригрезилось.

Вроде бы, все нормально. Боль почувствовал, а вокруг, как и следовало ожидать, ничего не изменилось.

Там, где, по идее, должна быть кабина, растительность оказалась самой буйной. Но я не стал противиться любопытству и, больно поранив руку, мужественно раздвинул колючую ширму.

Моим глазам открылась болтающаяся на одной завесе дверца, на которой местами еще сохранились остатки темно-зеленой заводской краски.

Я долго не решался заглянуть в средину. Словно бы какая-то сила удерживала. Снова, как тогда ночью в лесу, возникло чувство беспричинного страха. Почему-то захотелось оказаться подальше от этого места. И желание было настолько сильным, что лишь огромным усилием воли мне удалось удержать себя от панического бегства. Но отторгнуть неприятное чувство так и не удалось…

Чтобы скорей покончить с сомнениями, я набрался решимости и резко рванул дверцу на себя. Она поддалась с натугой и громким скрипом. Взлетевшая ржавая пыль заслепила глаза.

Когда зрение вернулось, я заглянул в кабину и застыл от ужаса. Она не была пустой. На месте водителя, цепко сжимая неприродно белыми руками остатки руля, сидел человек.

В полумраке трудно было разглядеть что-то отчетливо. Я увидел лишь, что таинственный водитель одет в какие-то полуистлевшие ошметки, на которых поблескивали металлические пуговицы.

В том, что водитель — мертв, сомневаться не приходилось. Однако когда мои глаза приспособились к слабому освещению, я понял, что передо мною находится даже не труп. На меня смотрели пустые глазницы застывшего в зловещем оскале белого и совершенно гладкого человеческого черепа. А то, что я поначалу принял за руки, на самом деле оказалось такими же белыми, отшлифованными временем, костяшками…

За время работы репортером криминальной хроники в областной газете мне довелось достаточно насмотреться на всяческих мертвецов. Это были жертвы дорожно-транспортных происшествий, обгорелые трупы на пожарищах, погибшие от рук преступников, просто умершие естественной смертью… Поначалу вид мертвецов, как и всякого нормального человека, меня шокировал. Я не мог спать ночами. А после первого визита в морг надолго лишился аппетита. Любая пища отдавала тошнотворным запахом формалина. Но человек привыкает ко всему. То, что поначалу воспринималось, как кошмар, постепенно притерлось в сознании, стало привычным и обыденным. Волновало на миг и сразу же стиралось из памяти. Наверное, таким образом срабатывает предохранитель, который защищает мозг от полного сумасшествия…

Приходилось иметь дело и со скелетами. Когда учился в пединституте на истфаке. На археологической практике доводилось собственноручно вскрывать не одно захоронение. Да и в газетной практике случалось. Писал о перезахоронении останков жертв фашизма, об обнаруженном на месте новостроек старом еврейском кладбище…

Только те, извлеченные из земли кости, не таили в себе ничего зловещего. Кости, как кости, что в них особенного?.. Лишь очень сильно напрягая фантазию можно было представить, что они когда-то были живыми людьми.