Вальтер Диггельман - Увеселительная прогулка

— Я вовсе не собираюсь ехать в Аскону и оставлять тебя здесь одного.

— Но в Безацио ты же оставляла меня одного и уезжала с тем… другим в Аскону.

— На вернисаж. И в тот же день вечером вернулась.

— Утром, в половине восьмого. Ты провела с ним ночь в гостинице, в Асконе.

— Я была с ним на вернисаже, а потом на банкете по случаю открытия выставки. А теперь иди.

— Ведь ты знаешь, что я не люблю этого человека.

— Никто от тебя и не требует, чтобы ты его любил.

— Если ты бросишь папу, я останусь с ним.

— Кто это говорит, что я брошу папу?

— Почему вдруг папа поехал в Париж?

— Откуда я знаю? По делам газеты.

— По-твоему, это весело, когда человек бросает жену в то время, как она в родильном доме и всего несколько дней назад родила их третьего ребенка?

— Нет, по-моему, невесело.

— Тогда почему же ты не скажешь своему дерьмовому фотографу, чтобы он вернулся к жене? Дети не любят, когда их отцы так подло ведут себя.

— Я в чужие дела не вмешиваюсь.

— Еще как вмешиваешься.

— Сейчас же выпей валерьянки и ложись спать. Тебе завтра в семь часов вставать.

— Правда, что ты не могла кормить меня грудью?

— Кто это тебе сказал?

— Папа как-то говорил с тобой об этом.

— Ты что же, подслушиваешь под дверью?

— Ты мне ответь, правда это или нет?

— Правда. У меня не было молока.

— Потому что ты не хотела меня родить.

— Это неправда, Оливер! — закричала Сильвия.

— Кто кричит — тот лжет.

— Как тебе не стыдно, Оливер! Ты совсем не отдаешь себе отчета в том, что говоришь.

— Я читал, что дети, которых не хотят и которых матери не кормят грудью, вырастают больными.

— Ты совершенно здоров, Оливер.

— Я имею в виду — психически больными.

— Такого я в тебе пока что не замечала.

— Болезнь этого рода проявляется главным образом в половой жизни.

— Ты еще слишком юн для половой жизни. Кроме того…

— Я бы мог и два года назад, если бы…

— Если бы что?

— Я ненавижу баб.

— Это нормально для периода возмужания.

— Это ненормально. Я все думаю о том, как бы я стал насиловать девчонок.

— Знаешь что, Оливер, давай-ка сходим с тобой к психотерапевту. Ты не должен думать о таких вещах — тут ты прав. Это уже слишком. Но теперь ложись спать.

— Мама!

— Да?

— Вероятно, полиция будет обыскивать все пристани и домики на берегу…

— Ну и пусть обыскивает.

— …и она будет допрашивать всех владельцев лодок, у которых есть сыновья моего возраста, где находился парень в прошлую среду.

— Полиция знает, что ей делать.

— А как ты ответишь, если тебя спросят?

— Я ведь не знаю, где ты был.

— В домике на озере.

— Так ты все же был там!

— Ты им это скажешь?

— А что я должна сказать?

— Сам не знаю. Допустим, ты ходила со мной гулять на Пфанненштиль.

— Почему я должна лгать?

— А тебе еще не случалось?

— Нет человека, который бы ни разу в жизни не солгал.

— Ну тогда скажи, что я был в домике. С Рут Кауц.

— Что ты такое говоришь?

— Извини, я просто хотел тебя попугать. Приветик. Теперь я пошел спать…

— Да я вовсе не сплю, — сказала госпожа Кауц.

— Зачем же ты притворяешься, будто спишь? — спросил Вилли Кауц.

— Ничего я не притворяюсь. Погаси опять свет, пожалуйста.

— Ты ревела?

— Что ты!

— У тебя глаза опухли.

— Нам здорово повезло, — сказал он.

— В чем это нам повезло?

— Сегодня вечером я провернул самое крупное дело в своей жизни.

— Да ты меня слушаешь или нет?

— Слушаю.

— Сегодня вечером я провернул самое крупное дело… Тебя что, это нисколько не интересует?

— Почему же.

— Началось все довольно забавно. Ну, ты помнишь. Позавчера — или это было вчера? — я зашел в «Малатесту», там ко мне подсел какой-то тип — я его в жизни не видел — и давай все выкладывать о себе. Выясняется, что он по уши в дерьме — и в личной жизни, и в делах… ты слышишь меня?

— Слышу.

— Но тебя это не интересует.

— Почему же.

— Короче говоря, я сумел ему помочь. И его жене тоже. И знаешь что?

— Нет.

— Я теперь совладелец модного магазина «Клэр». Ты только представь себе: общая сумма вложенного капитала — сто шестьдесят тысяч. Из них мне принадлежат ровным счетом пятьдесят две тысячи.

— Та-ак…

— Почему же ты не кричишь от радости?

Пауза.

— Для тебя все это пустой звук, а?

— Нет, нет. Но подумай все-таки о… о…

— Опять ты ревешь… Я же тебе говорю, Рут вернется. Девчонка где-то недалеко. Она…

— Почему ты сказал репортерам из «Миттагблатта», что Рут… уже нет в живых?

— Ей-богу, ты какая-то не от мира сего. Я же это сказал только потому… да ты сама видела, как у этого щелкопера текли слюнки в предвкушении жуткой истории.

— Думаешь, он дал бы мне хоть франк за известие, что Рут жива-здорова?

— Все читали сегодняшний номер «Миттагблатта»? — спросил шеф уголовной полиции.

— О вступлении русских в Чехословакию? — спросил Лойба.

— Двенадцатая страница, — ответил шеф. — Наш бульварный писака Зайлер снова разыгрывает из себя криминалиста.

— Вы не придаете значения его догадкам? — спросил Мюллер.

Шеф сказал:

— Я принципиально против того, чтобы пресса лезла не в свое дело. Я полагаю, мы знаем свои обязанности.

Лойба сказал:

— Если Зайлер перестанет выдумывать истории про убийства, он сам станет убийцей.

— Или попросится в уголовную полицию, — добавил шеф.

— Знаю я эту теорию: полицейские — это преступники по другую сторону баррикады.

— Так оно и есть, — откликнулся шеф. — А проститутки воспитаны не хуже, чем респектабельные жены наших банковских директоров. Разве нет, Лойба?

— Я могу только заметить, что проституткам приходится не сладко, как почти всем нашим женщинам, но я хотел обратить ваше внимание на другое. Вчера вечером я вдруг вспомнил в связи с именем Рут Кауц, что она и ее отец однажды побывали здесь, два года назад. Я проверил — действительно, у нас есть дело Рут Кауц. Вас это интересует?

— Прежде чем вы начнете докладывать, Лойба, один вопрос: это дело как-нибудь связано с версией Зайлера?

— Некоторая связь есть, — ответил Лойба.

— Тогда это представляет интерес.

— Два года тому назад ко мне явился отец Рут, некий Вилли Кауц, с заявлением на семнадцатилетнего Фрица Юбергельтера. По словам Кауца, Юбергельтер соблазнил его дочь в ночь с субботы на воскресенье в комнате Юбергельтера. Кауц показал, что по субботам они с женой всегда ходят в кино или еще куда-нибудь, возвращаются нередко за полночь, так что своей младшей дочери они разрешают тоже пойти в кино — одной или с кем-нибудь, кто ее пригласит. В означенную субботу они после кино встретили друзей и зашли к ним пропустить по рюмочке. Там они засиделись и вернулись домой где-то около трех часов утра. И тут заметили, что их дочери Рут в ее комнате нет. Дальше у нас состоялся следующий разговор (зачитываю протокол):