Вильям Козлов - Жало Скорпиона

— Сейчас не могу, — ответила продавщица. — До конца работы час... Потерпи, Мишенька! И потом у нас «Кремлевской» нет — нужно в другой магазин забежать...

«Вот оно что значит — запустил свои дела... — усмехнулся про себя Ломов. — Раньше бы, сшибая с ног покупателей, бросилась ко мне, а теперь: «Потерпи, Мишенька!»

— Полседьмого чтобы как штык была, — ворчливо сказал он в трубку.

Ломову не пришло и в голову посмотреть в глазок, когда раздался мелодичный звонок гонга. Он ждал Ниночку Примакову, и та предстала перед ним в раме крепкой, под дуб двери: круглые карие глаза испуганно округлены, обычно розовое лицо бледное, руки судорожно сжимают пластиковый пакет с надписью «Мальборо».

— Миша, я...

В следующий момент она влетела в прихожую, чуть не сбив его с ног, а вслед за ней вскочил типичный бритоголовый «бык» в кожаной куртке и широких брюках, на ногах — дешевые из кожзаменителя кроссовки. Эту рожу Хрущ никогда раньше не видел. В правой руке молодца сверкала финка. Такие еще «пиками» зовут. Белые глаза тоже округлены, вместо губ — красная полоска широкого лягушачьего рта. Рот раскрылся и хрипло проквакал:

— Эй ты, лоб, не дергайся и не махай граблями... У меня к тебе разговор.

— Ну что ж, побазарим, — отступая от двери, чтобы они прошли в прихожую, спокойно ответил Михаил. Он нисколько не испугался, но зато здорово удивился! К нему, Хрущу, пришел какой-то сопляк «бык» с лягушачьим ртом качать права! Судя по убитому Нинкиному виду, этот придурок запугал ее ножом и заставил молчать.

— Мишаня... — лепетала Примакова, тараща на него испуганные глаза. — Я не хотела, а он... — быстрый взгляд на долговязого парня с финкой. — Заставил. Он слышал, как мы с тобой договаривались по телефону...

— Заткнись, курва! — грубо рявкнул парень, не спуская настороженного взгляда с Хруща. И финку-то он держал не так, как надо: прямым тычком еще может достать, а полоснуть по горлу было бы несподручно...

Пятясь, Михаил провел их на кухню. Он уже догадывался, что привело к нему этого придурка с бегающими глазами: втюрился в Нинку и сейчас будет давить на него, Хруща, чтобы отвалил от нее. Типичная блатата из «новой волны». Сколько ему? Двадцать? Двадцать два? Неужели не слышал про него, Михаила Ломова, и потому осмелился со своей вшивой пикой заявиться к нему домой, использовав вместо щита эту пухленькую дурочку с круглыми зенками? Он же мог достать парня левой клешней, но стало любопытно: что сейчас лепить будет? Какую лапшу на уши вешать?..

— Я знаю, что ты крутой, — хрипловато заквакал тот. — Не была бы ручонка сломана, запросто сделал меня, а сейчас — ты слабак, Хрущ, ясно?

Ломов молча смотрел на него. Значит, знает его, Хруща.

— Чего же ты хочешь, козел? — поинтересовался Михаил. У него даже язык не повернулся назвать его «быком». Лягушонком, пожалуй, было бы точнее...

— Ты не очень-то, Хрущ! — еще больше сузил белые глаза незваный гость. — Я ведь отчаянный — могу и ножичком пощекотать!

— Я думаю, ты тогда, козел, и до вечера не проживешь, — с презрением обронил Ломов, едва заметно шевельнув плечом. Левая рука его при этом движении отошла назад.

— Я тебе говорила, Петя, не суйся к Мише, — вступила в разговор Нина. — Приключений ищешь на свою голову?

— Я тоже крутой, — разжал тонкие губы Петя. — Одного летом замочил вот этой финкой.

Они такие, эти «отмороженные», мог и замочить, глаза-то у него дурные, и, наверное, не трус, раз напролом полез к нему, Хрущу. Профессиональные бандиты не любили этих битых фраеров: у них нет никакой дисциплины, подвержены приступам дикой ярости. «Отмороженные» чаще всего формируются из дебилов, которых родители зачали в нетрезвом состоянии. Да их и не берут в серьезные банды — крутятся возле рынков, ларьков, ночами кодлой грабят запоздалых прохожих, а кто окажет сопротивление, могут и замочить. Насчет этого у них не заржавеет... Странно, что он сунулся сюда один. Такие нападают кучей. Правда, знает, подлюга, что рука сломана! Ну, а Нинка тут ни при чем, наверное, ножом запугал ее.

— Что тебе надо-то, лягушонок? — стал терять терпение Хрущ. — Выкладывай и вали отсюда, пока цел.

— Ты меня так не зови, — окрысился тот. — Не то...

— Что «не то»? — усмехнулся Михаил. — Проткнешь насквозь пикой?

— Говорю, я отчаянный! — дернул маленькой головой Петя.

— Ну-ну, гони туфту...

— Я беру под контроль магазин,— он метнул взгляд на девушку, — в котором работает эта чувиха, пол, Хрущ?

— Бери, — презрительно мотнул головой Ломов. Господи, какой болван! Влез на чужую территорию и надеется, что это ему с рук сойдет.

— И Нинке больше не звони — она моя, пол? — Петя облизнул синеватые губы. — Моя маруха.

— Он каждый день приходит в магазин, — не то пожаловалась, не то просто поставила его, Ломова, в известность девушка. — Заведующая ему теперь отстегивает... Ты-то у нас уже давно не был?

— Мне все платят, на кого я накат сделал, — похвастался Петя. Видя, что Ломов спокойно стоит, прислонившись к шкафу, а больная рука висит на уровне груди, он почувствовал себя еще увереннее, перестал нацеливаться острием финки в горло хозяину. От грубой кожи его куртки несло рыбьим жиром, на худом подбородке завивались светлые волосинки. Вот именно в это уязвимое место и обрушил свой левый булыжник-кулак Ломов. Он не сомневался, что этот проверенный неоднократно удар отключит дохляка. Глухо стукнулась о линолеум выпавшая из руки придурка финка, а сам он, подогнув ноги в коленках и закатив глаза, сунулся башкой в грудь Хруща. Брезгливо оттолкнув его на середину кухни, Михаил поднял нож и сунул в карман просторных брюк. Хотел было ногой ударить поверженного в морду, но вспомнил, что на нем тапочки, и не стал мараться.

— Где ты подцепила этого «отмороженного» с бритой башкой?

— Я подцепила? — возмущенно всплеснула руками Примакова. — Да он мне уже с полмесяца не дает проходу! Не могу уже харю его противную видеть! Белоглазый лопух!

— А ко мне привела?

— Так он ножом пригрозил! И может запросто ткнуть, я видела, как одного парня во дворе у склада пырнул... Когда выпьет, прямо бешеный. Как ты его, Миша, одним ударом! Я даже не заметила, как ты рукой взмахнул.

Ломов приподнял Петю за воротник кожаной куртки, доволок до дверей, отворил их и вышвырнул на лестничную площадку. Подумав, снова вышел туда и отволок отключившегося парня на площадку ниже, прислонил спиной к ребристой батарее парового отопления, похлопал по впалым щекам и, оглядываясь на двери, прошипел:

— Еще раз попадешься, вонючий глист, на глаза — прибью! Слышишь, Лягушонок?

Нина уже выкладывала на кухонный стол водку, закуску. Успела снять с себя синее пальто с серебристым воротником, надеть тапочки. Взглянув на мрачного Хруща блестящими глазами, улыбнулась: