Никола Юн - Всё на свете (ЛП)

— Вы заселяетесь на… две ночи.

Олли смотрит на меня в поисках подтверждения, и я киваю.

Несколько нажатий кнопок, и женщина говорит нам, что хоть еще рано, но наша комната уже готова. Она отдает нам ключ и карту окрестностей и рассказывает о бесплатном утреннем завтраке.

— Наслаждайтесь медовым месяцем! — Она подмигивает и выпроваживает нас.

Комната маленькая, очень маленькая и украшена, подобно вестибюлю, мебелью из тикового дерева и огромными картинами с яркими тропическими цветами. Наш балкон — его называют верандой — выходит на небольшой сад и парковку.

Находясь в центре комнаты, я поворачиваюсь на 360 градусов и вижу то, что считают необходимым во временном доме — телевизор, небольшой холодильник, огромный шкаф, стол и стул. Поворачиваюсь еще на 360 градусов, пытаясь понять, что же отсутствует.

— Олли, где наши кровати? Где нам спать?

Какое-то мгновение он выглядит озадаченным, пока что-то не замечает.

— Ох, ты имеешь в виду это? — Он подходит к тому, что я приняла за огромный шкаф, хватается за две ручки возле верха и тянет, являя взору кровать. — Вуаля, — говорит он. — Та самая модель знаменитой малогабаритной эффективности. Высшая степень стиля и комфорта, удобства и практичности. Представляю вам шкаф-кровать У. Мэрфи. [8] Названа по имени изобретателя У. Мэрфи (Murphy, William L)

— Кто такой Мэрфи? — спрашиваю я, все еще удивляясь кровати, появившейся из стены.

— Изобретатель этой кровати, — говорит он, подмигнув мне.

С разобранной кроватью комната кажется даже меньше. Мы оба смотрим на нее дольше, чем явно необходимо. Олли поворачивается ко мне. Я вспыхиваю до того, как он произносит:

— Только одна кровать. — Его голос нейтрален, но не взгляд. Из-за его взгляда я краснею еще больше.

— Итак, — произносим мы одновременно. Неловко смеемся, сначала над застенчивостью, а потом над самими собой за то, что были такими нелепыми и застенчивыми.

— Где путеводитель? — спрашивает он, наконец прерывая гляделки и устраивая целое представление из осмотра комнаты. Он берет мой рюкзак и роется в нем, но вместо путеводителя достает "Маленького принца".

— Вижу, ты привезла с собой все самое необходимое, — дразнится он, размахивая книгой в воздухе. Он забирается на кровать и слегка подпрыгивает посередине. Пружины Мэрфи протестующе скрипят. — Разве это не твоя любимая книга всех времен?

Он поворачивает книгу.

— Мы читали ее в этом году. Уверен, что совсем не понял ее.

— Стоит попробовать еще раз. Смысл меняется каждый раз, как читаешь.

Он смотрит на меня.

— И сколько раз ты…

— Несколько.

— Больше или меньше двадцати?

— Ну ладно, больше чем несколько.

Он улыбается и переворачивает обложку.

— СОБСТВЕННОСТЬ Мадлен Уиттиер. — Он открывает титульный лист и продолжает читать. — Вознаграждение в случае находки. Посещение со мной (Мадлен) магазина подержанных книг. Дайвинг со мной (Мадлен) в кратере Молокини, чтобы выследить национальную рыбу Гавайи — углохвостого спинорога.

Он перестает читать вслух и продолжает читать про себя.

— Когда ты это написала? — спрашивает он.

Я начинаю забираться на кровать, но останавливаюсь, когда комната немного покачивается. Пытаюсь еще раз, и еще одна волна головокружения выводит меня из равновесия.

Я поворачиваюсь и сажусь спиной к нему. Мое сердце так болезненно сжимается в груди, что дыхания не хватает.

Олли сразу оказывается возле меня.

— Мэд, что такое? Что-то не так?

Ох, нет. Еще нет. Я не готова.

— У меня кружится голова, — говорю я. — И мой желудок…

— Нам нужно поехать в больницу?

Мой живот в ответ урчит громко и продолжительно.

Я смотрю на него.

— Думаю, я…

— Голодна, — одновременно произносим мы.

Голод.

Вот, что я чувствую. Я не заболеваю. Я просто голодна.

— Я хочу есть, — говорю я. За последние сутки я съела небольшой кусочек чилакилес и горсть яблочных кусочков Злой Медсестры.

Олли начинает смеяться и падает на спину на кровать.

— Я так волновался, что что-то в этом воздухе убьет тебя. — Он прижимает ладони к глазам. — А вместо этого ты оголодаешь до смерти.

Вообще-то, раньше мне никогда так не хотелось есть. Большей частью, у меня всегда было три полноценных порции еды и два легких перекуса — все в одно и то же время каждый день. Карла всегда была большим сторонником еды. Пустой желудок, пустая голова , сказала бы она.

Я ложусь и смеюсь вместе с ним.

Мое сердце снова сжимается, но я игнорирую его.

Чувствую себя намного лучше после быстрого перекуса. Нам необходимы пляжные принадлежности и, по мнению Олли, сувениры, поэтому мы делаем остановку в магазинчике под названием "Магазин сувениров из Мауи. Широкий ассортимент". Не думаю, что когда-либо видела столько всего. Обнаруживаю, что меня ошеломляет его поразительные масштабы. Стопки, стопки футболок и шляп с надписями "Мауи", "Алоха" и разными вариациями надписей. Вешалки с цветастыми платьями практически всех цветов. Огромное количество вращающихся стоек с безделушками — брелки, очки, магниты. Одна стойка посвящена только брелкам в форме досок для серфинга, на которых в алфавитном порядке прописаны имена. Ищу Оливера и Мадлен или Олли и Мэдди, но не нахожу.

Олли подходит сзади и приобнимает меня рукой за талию. Я стою напротив стены с календарями, на которых изображены серферы без рубашек. Не очень-то привлекательно.

— Я ревную, — бормочет он мне в ухо, и я смеюсь и потираю руками его руку.

— Само собою. — Тянусь к одному из календарей.

— Ты же не собираешься…

— Для Карлы, — говорю я.

— Конечно, конечно.

— А что ты взял? — Прислоняюсь головой к его груди.

— Бусы из ракушек для мамы. И пепельницу в форме гранаты для Кары.

— Почему люди покупают все такое?

Он прижимает меня ближе.

— Это не такая уж загадка, — говорит он. — Мы дарим, чтобы помнить.

Я поворачиваюсь в его руках, размышляя, как же быстро это место стало моим любимым местом в мире. Оно одновременно знакомое, незнакомое, успокаивающее и щекочущее нервы.

— Возьму это для Карлы, — говорю я, размахивая календарем. — И покрытые шоколадом австралийские орехи. И одно из тех платьев для себя.

— Как насчет твоей мамы?

Какой сувенир взять для мамы, которая любила тебя всю жизнь и бросила мир ради тебя? Которую ты, возможно, никогда не увидишь? Ничего не подойдет.

Вспоминаю старую фотографию с нами на Гавайях, которую она мне показывала. Я этого не помню, не помню, как была на этом пляже с ней, папой и братом, а она помнит. Она помнит меня, жизнь, которой у меня нет.

Отодвигаюсь от Олли и брожу по магазину. К восемнадцати годам другие подростки отделяются от своих родителей. Они уезжают из дома, живут отдельно, отдельно создают воспоминания. Но не я. Мы с мамой делили на двоих одно и то же закрытое пространство и дышали одним и тем же профильтрованным воздухом так долго, что для меня странно находиться здесь без нее. Странно создавать воспоминания, в которых нет ее.