Дан Цалка - На пути в Халеб

Винницкий утвердительно кивнул.

— Я писал ей письма, то есть ходил на рынок к турку-писцу, поскольку на каком языке я мог ей писать? Так миновал месяц, а может, два. Однажды, когда я проходил мимо ее дома, вышел привратник и еще двое мужчин. Он что-то им рассказал. Когда они приблизились ко мне, я прислушался к разговору. Из того, что говорил привратник, я уловил одно: что она уехала на полгода. До чего возненавидел я этих людей! Я вспоминал тот бал, который наблюдал через окно — женщин в вечерних платьях, мужчин с орденами, консулов, офицеров, путешественников, богатых купцов, — и думал: кабы знать все о небесах, они бы приблизили меня к ней. Не прошло недели, как я поведал о своем желании «узнать про небеса» чиновнику из компании «Кук» — его я однажды пригласил к нам на пасхальный седер. Он не понял меня как следует. Ладино в сравнении с испанским — язык притчей, язык умного, сообразительного ребенка, но всего лишь ребенка. Да и этого языка я толком не знал. Тот понял, что мне надобна элементарная книга о Солнечной системе, и принес мне такую, с математическими выкладками. Нечего делать! Разбирая ее, я кое-как изучил английский и убедился, что способен легко, а подчас проще, нежели автор книги, делать вычисления. Я купил несколько книг по математике и был чрезвычайно счастлив. Но мне было необходимо вернуться к звездам. Шли месяцы, а ее дом все так же стоял запертым, и соседи выбрасывали во двор ее вещи, как никому не нужный хлам. Я трудился по четырнадцать-пятнадцать часов в сутки. До чего это было чудесно, словно кто-то вел меня под руку, когда во время коротких передышек я проходил по отвратительным улицам моего города. Однажды случайно я столкнулся с чиновником из компании «Кук», и он спросил, по-прежнему ли я интересуюсь звездами. Ответ изумил его, и он представил меня одному из директоров компании, у которого был маленький телескоп. То был человек неприятный, может быть, больной, не знаю. Мы взобрались на крышу его дома. Ночь была очень светлая, безоблачная. Иностранец навел телескоп на Юпитер. В тот год Барнард обнаружил пятый спутник Юпитера, и мы его искали, но тщетно. Однако картина, которую я увидел в телескоп, движение планеты, ее кольца, спутники — все это притягивало настолько, что я забыл о людях рядом, обо всем творящемся вокруг, не слышал, о чем они говорили, будто кто-то заткнул мне уши. Я следил за бесшумными, поразительно точными и плавными перемещениями, происходящими в небесной выси, и чуял странный туман, мягко и таинственно скользящий над поверхностью исполинской планеты. Я не страшился огромных чудовищ, вечно окружающих живого человека, не опасался, что мне будет причинено зло. Мое спасение было в Нур Джи’ан. Пусть бы меня резали на куски — я бы не боялся: даже мельчайшая частица моей плоти продолжала бы жить и видеть, словно наделенная глазами.

С той ночи я часто приходил созерцать небеса, а когда иностранец собрался к себе на родину, я купил у него телескоп. Это был маленький прибор, и, покуда я не приобрел два больших, он мне верно служил. Дядя сдал внаем нашу лавку, продал дом, моя жена работала в дядиной гостинице. Со временем я начал получать публикации астрономических обществ и больших обсерваторий. Тогда многие занимались математикой и астрономией, и, скажу вам без ложной скромности, я уже мог на равных, не стыдясь, принимать участие в подобной работе, поскольку я так трудился, что подчас у меня возникало ощущение, будто моя черепушка надрезана, как корка апельсина, и мозг оголен. Я часто недомогал, и что меня попросту добивало, так это птичьи познания в физике, химии и астрономии. Астрономия оставалась для меня узкой областью, вокруг нее царила тьма. Я выполнил кое-какие математические расчеты для Персиваля Ловелла, который назвал меня «маленьким Спинозой из Яффо» — из-за моего несуразного английского. Короткие фразы в несколько слов, подобные уравнению, — вот все, что я мог позволить себе, дабы не обнажать свое безграничное невежество. Он был ко мне благосклонен и даже пригласил приехать к нему в Флагсгаф, но я, понятно, отказался, чтобы не опозориться. Особенно меня поразила тогда история наблюдений за Ураном. Многие интересовались Ураном, не представляя, что это планета, «смотрели не видя». Вот и я тоже стал часто разглядывать небеса. А заодно — писать книгу, которая попала вам в руки. Уже не помню, почему позднее я стал отрицать наличие жизни на Венере и на Марсе. В ту ночь, когда я написал это, я вдруг очнулся с сердцебиением и услышал странные мелодичные звуки, которые казались мне почему-то зелеными. Эти звуки несли в себе как бы предупреждение об опасности. В их нарастающем вое я слышал непонятные слова, которые произносились напористо и враждебно и ужасно мучили меня. Так повторялось из ночи в ночь. Поначалу я думал, что этот вой доносится с улицы, от соседей, но потом догадался, что это вопиют голоса жителей Венеры и Марса, которые терзают меня за то, что я отрицаю их бытие. Что я мог поделать? Не вычеркивать же написанное. Это опустошило бы мою будущую книгу — эту молекулу в веществе гигантской человеческой памяти, как я тогда с гордостью думал. Эти злобные звуки не переставали донимать меня до тех пор, пока однажды ночью я не приписал: «Возможно». То есть, возможно, там нет жизни. Но когда спустя несколько ночей эти звуки умолкли, я вычеркнул слово «возможно».

— А что же произошло со «Светом Вселенной»?

— Однажды, — начал Альбо и, достав из кармана брюк расческу, с виду напоминающую сардину, провел ею по усам. — Однажды, — продолжал он, — привели в порядок двор, посадили там молодые деревья и кусты, привезли цветы в горшках и покрасили прутья забора черной краской, а их острим — синей, И как-то раз, стоя перед воротами, я увидел, как во двор вошел часовщик, который полировал для меня линзы. Он был очень богатым и тем вызывал мое отвращение. Я был молод и убежден, что богач — это тварь, целиком состоящая из мрака, мяса и разврата. «Мой юный господин, — ответил он, когда я спросил его о ней. — Эта женщина — ангел. Я не люблю транжирить свои деньги, но должен признать, что нет таких денег, которые пожалел бы за Нур Джи’ан». Все это было давно… Спустя месяц я явился к нему и попросил, чтобы он взял меня с собой. И вот что я вам скажу: любил я ее страстно и воображал, что она принадлежит мне одному. Через полгода я вновь пришел к ней, и вновь она была только моею. Вместе с тем я продолжат писать книгу. Временами меня переполняла горечь, я завидовал людям, которые живут свободно и не истязают себя непосильными трудами. Но иногда меня охватываю счастливое чувство избранничества — я творю по тайному поручению среди нищеты и тупости моего народа.

Альбо отпил воды из стакана, приглушенно вздохнул и прикрыл веки. Винницкий увидел, что из дома вышла сиделка и направилась к ним.