Остин Райт - Тони и Сьюзен

Она бы с удовольствием оставила книгу лежать там, где она оказалась накануне вечером, чтобы та свободно орудовала в подвалах ее сознания, но для Эдварда она составит мнение, — что ей понравилось, а что нет. Определения. Вопросы, которые подгонят прочитанное под приблизительные ответы. На Эдвардов вопрос, чего недостает его книге, ответ ее будет лукав.

Вечером она встречает Арнольда в О’Хара и старается ему радоваться. Целует его, берет под руку — Арнольд-Медведь, со своей седеющей бородой и кустистыми бровями, вечно потерянный в общественных местах, беспокоящийся за багаж, занятый своими мыслями. Озабоченный. Чем — Сьюзен не знает. Он не говорит. Она ждет его нежеланного подарка и удерживается от неотложных вопросов, которые сводят ее с ума.

Она везет его домой по загруженной дороге. Как ни в чем не бывало, он говорит о встречах, о людях, с которыми общался, о лекциях, которые слушал. Описывает собеседование в Институте кардиологии. Вики, такая для него честь, жаль, мать не дожила. В течение недели он ждет приглашения. Она вспоминает его обещание обсудить все с нею, прежде чем что-нибудь решать, но он, кажется, думает, что они уже все обсудили. Если она ему напомнит, он скажет, что думал, будто все улажено. Она боится других новостей, которые это напоминание может за собой повлечь.

Вместо этого она заговаривает о скором приезде Эдварда. По пути она описывает Эдвардову книгу, но не знает, слушает Арнольд или нет. Она говорит в ветер, задувающий в окна машины, он ничего не отвечает. Она рассказывает о своих планах пригласить Эдварда на ужин. Завтра вечером. Так как Арнольд не слышит и этого, она повторяет. Ох, извини, говорит он. Придется без меня, у меня завтра вечером работа.

Этой ночью у Сьюзен Морроу секс. Со своим Арнольдом, на свой с ним лад, с их двадцатипятилетним стажем. Она этого не ожидала — он устал, она издергалась, и душа у нее не на месте. Чувство обиды, жалости к себе, она стольким пожертвовала. Его пренебрежительное отношение к тому, что приключается с ней, — например, к книге Эдварда, столь же для нее важной, сколь важны для Арнольда его нью-йоркские приключения. Его полнейшее безразличие. Так что она не ожидает этого и уже почти соскальзывает в люк и засыпает, когда он интимно и по-хозяйски кладет на нее медвежью лапу и насильно возвращает ее.

Возвращает в старый мир ночных тел, где царят ее соски, горло, бедра и живот, а также его потные бока, волосатые ноги, подмышки и борода. Тут же их соединенные языки, и, в какой-то момент — его уязвимая толстая сарделька, проникнувшая в темные чувствительные места под ее лобковой костью. Она забывает все обиды, с облегчением заскулив и тем утвердив свой курс на то, чтобы быть верной и честной, в Чикаго ли, в Вашингтоне ли, и все остальное исчезает, включая Эдварда и Мэрилин Линвуд. Или не исчезает. Она думает о них, пока Арнольд над ней ходит ходуном, гадает, как бы они друг другу понравились. Потом он (кто? Арнольд, разумеется) кладет ей голову на плечу и стонет: прости меня, ох, прости меня. Ну-ну, говорит она, по-матерински, треплет его по затылку, не смея подумать, за что он хочет прощения.

На следующий день она ждет Эдварда. В его открытке говорилось, что он остановится в «Мариотте», но их встреча спланирована не была. Она ждет, что он позвонит, и тогда она пригласит его на ужин. Возбужденная и нервная, Сьюзен ждет все утро и часть дня. Между тем дневной свет отнимает у ночи с Арнольдом ее сияние. Как обычно и бывает. Ее раздражает, что он ни во что не ставит Эдварда. Уже двадцать пять лет считается аксиомой, что Эдвард никто. Она хочет, чтобы Арнольд прочел его книгу. Хочет так, словно сама ее написала. Мысль идет дальше: увлечь Арнольда книгой, заставить и его пройти с Тони через лес, пусть тоже переживет ужасную утрату и невыносимое открытие, попав во власть воображения Эдварда на три дня или сколько там понадобится.

Но Арнольд бы сказал: этот твой Тони Гастингс в этой Эдвардовой книге, Тони Гастингс твой — тряпка. Так Арнольд выражается, так бы он его определил. Он скажет: я понимаю, каково ему пришлось, но что же с этим человеком такое, что он не может ни защитить свою семью, ни совладать с Рэем, даже когда у него в руке пистолет? Только такого героя твой Эдвард и мог выдумать.

Это ее злит, хотя она сама все это сочиняет и вкладывает в уста Арнольду. Она не верит в его мотивы, ею же выдуманные, говорит: вот ты никогда не отдал бы меня Рэевым бандитам, правда, Арнольд? С тобою ничего такого не могло бы случиться, потому что ты бы этого не допустил. В этом ты меня хочешь убедить, мой герой? Она видит, что глумление над Тони как над мужчиной призвано заверить и упрочить его собственную мужественность, хотя остававшиеся у нее с ночи впечатления о его мужественности увяли, потерялись в воспоминаниях о том, как она гладит его по голове и приговаривает: ну-ну.

Ее мысли полны злой горечи. Она пытается сделать на это поправку, пытается честно. Честно: ее тоже смутила бесхребетность Тони, иначе она не смогла бы придумать Арнольдовы аргументы. Не делай этого, Тони, дурак, приговаривала она. Но ей и в голову не пришло бы высказать это Эдварду, потому что она знала, какой получит ответ: он должен так делать. Если она это понимает, то и Арнольд может понять. Арнольд должен понять дилемму Тони с пистолетом. Иметь пистолет и не быть в состоянии пустить его в ход: для Сьюзен это и есть подлинная жизнь, не то что в кино, где человек с пистолетом, даже если он просто показывает его, наделяется неземным могуществом. Сьюзен в той ситуации в домике точно так же не смогла бы применить пистолет, как Тони. Стоит похвалить Эдварда за это, но она колеблется: нет ли тут чего-то, о чем она не догадывается. Не высвечивает ли Тони-Тряпка в этом ракурсе ее саму?

Ну, Арнольд бы с этим не согласился. Не без покровительственности, конечно, стал бы уверять ее: Тони и ты, Сьюзен? Ни малейшего сходства. Я знаю свою Сьюзен. Если бы Рэй с дружками напал на твоих детей, ты бы дралась так, как вежливому Тони и не снилось. Ты бы кинулась, схватила бы его за горло, кусалась, лягалась, выцарапала бы ему глаза. В отличие от Тони ты никогда в жизни не позволила бы бандитам причинить вред кому-нибудь из своих, и ты это прекрасно знаешь.

Верно, Сьюзен знает. Она знает свою Сьюзен.

И она ждет. Ей хочется поскорее усадить Эдварда за свой стол, угостить его ужином, с детьми, без Арнольда. Поговорить о его книге. И заодно — не принося извинений — сказать пару примирительных слов, как, мол, далеко позади осталась для нее былая распря. Как свободны теперь ее мысли, как, наконец, дружелюбны, как рада она была бы восстановить с ним отношения как с самым давним ее другом, с которым можно поговорить о том, про что ее мужу знать нельзя. Не пойми превратно. Это она не измену замышляет. Это не компенсация за Линвуд, чему ее муж втайне был бы только рад. Это просто возможность поговорить, когда можно сказать все, что думаешь, ничего не скрывая.