Алан Силлитоу - Начало пути

В ту ночь я спал крепко, безо всяких снов, и слава богу. Я думал, день перед поездкой в Женеву я проведу один, тихо-мирно, но, покуда я завтракал, раздался телефонный звонок. Кто б там ни звонил, мне неохота было брать трубку. Я стал считать звонки, думал, больше пятидесяти не прозвонит, да на тринадцатом звонке мое терпение лопнуло. Снял трубку, сказал резко:

- Алло?

- Майкл? Это Бриджит.

Я ждал кого угодно - Полли, Линингрейда, мать, Блэскнна, даже Моггерхэнгера, только не Бриджит.

- Как поживаешь, крошка моя? Я тысячу раз тебе звонил.

- Врешь ты все! - крикнула она.- Я никак не могу тебя застать.

- Что случилось? - Она заплакала, и до меня донеслись ее всхлипывания. Мне уж не впервой было слышать, как женщины плачут, и теперь я не злился, а жалел их.- Ты что, милая? Чем тебе помочь?

- Скорей приезжай,- сказала она.- Смогу плохо!

- Сейчас прилечу вертолетом номер два,- сказал я.- А что с мальчишкой?

- Доктор Андерсон погиб на прошлой неделе в автомобильной катастрофе на автостраде. Да это-то ладно, не огорчайся. Позавчера его похоронили. Мне его не жалко. А Смог ничего не ест. Свернулся в темноте и даже глаза не открывает.

Дальше я слушать не стал, бросил трубку, схватил пальто и кинулся бежать.

На углу я поймал такси и велел шоферу жать вовсю, сказал: я только что узнал, у меня заболел сынишка, его жизнь в опасности.

- Будет сделано, друг,- сказал таксист и первый же перекресток проскочил на красный свет.- Я вас не убью,- засмеялся он.- Садитесь поудобней да успокойтесь малость.- Он промчался через Челси, Кенсингтон, мимо Гайд-парка и через Сент-Джонс-Вуд. Я предложил ему сигару.- Зажгите и давайте,- сказал он. Мне почти не видно было его лица, он был в кепке, в очках, лет, наверно, сорока.- Что б ни делали, сперва успокойтесь,- сказал он.- Все обойдется. Уж вы мне поверьте. Детишки - они часто болеют, да это ничего, поправится. Сколько ему?

- Семь.

- Вот и хорошо. Самое опасное до пяти. А что с ним?

- Сам не знаю. Жена только что позвонила. Не мог от нее добиться толку.

- Женщины всегда так,- сказал таксист.- Ничего, друг. Зато они делают все, что могут.

- И даже больше,- сказал я.

Так мы промчались по городу, и скоро машина затормозила у лестницы, которая вела в сад. Я протянул таксисту два фунта, он взял один.

- Не терзайтесь уж очень-то. Держитесь!

- Всего вам доброго! - крикнул я и помчался в дом, а у самого прямо ноги подкашивались.

Я позвал Бриджит. В гостиной ее не было. Половина мебели исчезла, и по всей комнате на полу валялись чемоданы. Понятно, Смога совсем перевернуло. Как тут толком горевать по отцу, когда в доме все вверх тормашками? Меня вдруг ударило - до чего жестоко мир обходится с малолетками, и я кинулся в кухню. На электрической плите из кастрюльки выкипало молоко и вовсю воняло подгорелым. Бриджит здесь не было, я кинулся наверх, в спальни, заглядывал во все двери и наконец нашел ее.

Она стояла у окна, глазела на улицу.

- Я видела, как ты поднимался.

- Какого ж ты черта не вышла и не открыла дверь?

Я дико обозлился, но вдруг увидел Смога - он сжался в комочек на кровати. И вроде спал.

- Ну, что тут у вас? - Я понизил голос на случай, если он и впрямь спит.

Я знал, Бриджит хочет, чтоб я ее поцеловал и утешил, да только я думал о Смоге, а ей не больно сочувствовал. Она была в черном свитере, в черной юбке, в черных чулках и в черных домашних туфлях с черными помпонами - похоже, с головы до пят обрядилась в траур. Наверно, и ночная рубашка у ней черная, и если в случае чего ей понадобится вата, так тоже найдет черную.

Смог тяжело вздохнул и повернулся ко мне лицом, а глаза не открыл.

- Он пьет теплое молоко. Уже четыре дня больше ничего в рот не брал.

- А доктора ты не позвала?

- Нет еще. Его мать приезжала на похороны, а потом сбежала, бросила нас. Уехала в Шотландию.

- И он у тебя все время спит? Она зажгла сигарету и кивнула.

- Поди в кухню, свари ему овсяную кашу,- сказал я,- потом нальешь в нее холодного молока, да положи масла. И сахару побольше. Сумеешь?

- Конечно сумею.

Она вышла. А я погладил Смога по щеке, и он посмотрел на меня.

- Ты что это? - спросил я.- Я пришел тебя навестить, хотел взять тебя погулять.

- Папа умер.

- Я твой папка. А я-то думал, ты знаешь. Я ж тебе сколько раз говорил.

- Ты дядя,- сказал Смог.

- А теперь и папка.

Он был очень бледный, губы в ниточку и розовые, будто их намазали помадой. Ноги у него подергивались под одеялом.

- Как себя чувствуешь?

- У меня в голове звенит.

- Будто телефон? Он улыбнулся.

- Нет, будто один большой колокол.

- Это, наверно, уховертка взбунтовалась и давай на нем качаться. У каждого в голове живет уховертка. А знаешь, почему они забираются на колокол и звонят?

- Нет,- сказал он.- Почему?

- Это они тебе говорят - нам, мол, есть охота. Хотят, чтоб ты для них что-нибудь слопал.

- А я не голодный.

- Зато они голодные. Раз твоя уховертка так звонит в колокол, ей, видать, здорово не по себе, Хочешь, чтоб у тебя не звенело в голове, так надо чего-нибудь съесть.

Он оперся на локоть и сразу повалился.

- Правда?

- Правда. Он подумал.

- А уховертки что больше всего любят?

- Да они ведь разные. Одни вроде тигров, этим подавай сырое мясо. Другие едят яичницу с беконом. А если они долго не ели, для них первое дело хороший завтрак. Сдается мне, твоя из таких. Для начала надо немного овсяной каши, теплой, с молоком. На час уховертка успокоится. Потом съешь омлет.

- Неправду ты говоришь.

- Послушай, Смог, разве я когда тебя обманывал? Может, сказки рассказывал, только не врал. Ты попробуй, а не перестанет звенеть, будешь знать -я тебе все наврал. Или, может, ей просто требуется омлет.

- А где же каша? - спросил он.

- Не знаю, может, ее и нет. Я сейчас буду завтракать, начну с овсяной каши. Бриджит принесет ее сюда на подносе - чтоб я мог с тобой разговаривать, покуда ем. В пакете овсянки оставалось на донышке, но уж так и быть, дам тебе ложечку, просто чтоб успокоить уховертку. Понимаешь, если ее не накормить, она скоро кликнет на помощь своего дружка ежа, он тоже влезет на колокол, чтоб звенел погромче. Ну, вот и Бриджит, а то я прямо не могу дождаться завтрака. Я всегда начинаю с овсяной каши, так что смотри не зевай, я ведь живо ее умну, тебе ничего не достанется.

Я ухитрился скормить ему почти всю кашу. Он попросил еще и омлет, но я дал ему глотнуть водички, прилег рядом на кровать, и он в два счета уснул.

- Сейчас пол-одиннадцатого,- сказал я.- В час разбудим и дадим гренок и яйцо. Вот увидишь, он теперь будет есть, Если я останусь на весь день, он к утру оклемается.

Я аж вспотел, так старался его накормить, и теперь мы с Бриджит пошли на кухню попить кофе.

- Я знала, что ты его накормишь,- сказала она.- Потому и доктора не позвала.