Марта Мораццони - Из сборника «Девушка в тюрбане»

Она молчала, и он ответил ободряющей улыбкой на ее веселый взгляд: значит, не выдержала, пренебрегла своим твердым решением не приезжать к нему, не мешать работать. Правда, она одна и багажа немного, кучер поставил у дверей всего два чемодана и большую сумку. Маэстро тяжело встал с кресла, пошел навстречу и поцеловал жену в слегка напудренную щеку, искренне довольный, что она снова рядом, хотя на мгновение его смутил пристальный взгляд Констанцы; она по-своему оценила синяки под глазами на детском и вместе с тем старом лице маэстро: не спит и работает до изнеможения, решила она, непоколебимо веря, что он самозабвенно пишет музыку. Но Констанца недолго разглядывала мужа, ее непосредственная бурная разговорчивость требовала выхода и вылилась в монолог о том, как она доехала, какие новости дома, в Вене: то плача, то смеясь, она рассказала об их двух малышах, оставленных на Рауэнштайнгассе, у бабушки.

— В парке совсем нет цветов, — немного позже удивилась она, сидя у окна в кресле, которое ей галантно уступил муж, и торопливо отхлебывая из чашечки шоколад; теперь и маэстро заметил впервые, что среди деревьев, кустов и трав, в этом гармоничном единстве несчетных оттенков зелени, от самого темного до самого светлого, не встречалось других красок, только серая громада виллы, там, в глубине. Но все свои вопросы и замечания Констанца забывала раньше, чем собеседник успевал на них откликнуться; она тотчас пришла в восторг от элегантной, строгой обстановки залы, от мягкого света, падавшего сквозь прозрачные окна на ковры и на светлую изящную мебель, и, наконец, от клавесина: она хотела немедленно услышать, как он звучит, и настаивала на этом с веселым упрямством, однако маэстро нахмурился и стал потирать одеревеневшие, негнущиеся пальцы; он еще не пробовал инструмент, это его горькая тайна, которую до сих пор скрывали от всех стены залы. Закончив последний набросок «Dies irae», дальше он так и не продвинулся.

Маэстро сам услышал, что голос его прозвучал смущенно и бесцветно:

— Конечно, чуть позже, сейчас не стоит… Я почти не спал ночью, и вы, наверное, устали с дороги… Вам пришлось рано вставать…

— Не спали? — Она недоуменно смотрела на него. — Неужели здесь не спится? Будет вам! Это на вас не похоже. Кругом такая тишина! Даже воробьи не чирикают!

— Что правда, то правда, сам не пойму, отчего ночи тянутся так долго, а едва уснешь — мучают кошмары! Я расскажу вам, благо вы здесь.

— Конечно, конечно, только потом. Сейчас я хочу послушать, как звучит клавесин, можно мне немножко поиграть? Нет? Ладно, какая разница, поиграем позже. Тогда погуляем в парке. В вашем распоряжении такой дивный парк, должен же кто-то разделить с вами это удовольствие.

Слегка наклонив голову к плечу, маэстро слушал ее; звуки человеческого голоса, будь то высокие, вибрирующие, или бархатные, грудные, всегда дарили ему наслаждение; особенно его завораживала женская речь с ее переливами и ассонансами. Заслышав даже эхо голосов, он внимал этому заветному соблазну, расслабленно закрыв глаза, не вникая в смысл слов, погружался в беспредельное многообразие звуков, казавшихся ему почти вещественными, осязаемыми. Сейчас он следил за влажными губами Констанцы, исторгавшими речевой поток, в котором сквозило безразличие жены к его щемящей тоске, и охотно прощал ей это за нечаянное удовольствие слушать ее голос. Констанца щебетала, пока они спускались по ступенькам небольшого портика и шли по хрустящему гравию дорожки.

Супруги углубились в густую зелень парка.

— Вы наверняка работаете в этом райском уголке не щадя сил! — Она вздохнула с преувеличенным восторгом. — А хозяева виллы? Вы часто их навещаете? Говорят, они странные люди. Представьте себе, кучер сказал, что они, когда живут здесь, никого не принимают. Вас первого удостоили приглашением, и вы единственный знаете, как они живут, не правда ли? — Она болтала, пытаясь разглядеть сквозь кусты мирта строгие очертания виллы, к которой незаметно направляла свои шаги.

— По существу, я гость без компании, — откликнулся маэстро. — Я не видел хозяев и даже не приближался к вилле настолько, чтобы составить суждение о том, кто там живет и как. Ваш кучер прав, это чрезвычайно скромные и странные люди. Я бы сказал даже, излишне скромные, мне бы доставило удовольствие познакомиться с теми, кому я обязан всем этим великолепием.

Пораженная Констанца широко раскрыла большие прозрачные глаза, подняла негустые брови, несколько умалявшие выразительность ее взгляда, и от души расхохоталась, глядя на похудевшую фигуру мужа. Она смеялась так заразительно, что даже он повеселел.

Затем неожиданно, с ноткой раскаяния, она сказала:

— Вот видите, может, и неплохо, что я навестила вас.

Прогулка длилась недолго, красота природы, так восхитившая порывистую, жизнерадостную Констанцу, словно увядала по мере того, как супруги углублялись в сад. Тесно посаженные деревья не пропускали солнечного тепла, лучи солнца остывали, пробиваясь сквозь непроницаемую зеленую преграду, и молодая женщина продрогла, когда они вышли к студеному, брызжущему фонтану, — по крайней мере так показалось Констанце; обеспокоенная, она смущенно попросила мужа проводить ее домой.

— Отсюда вилла, по-моему, даже не видна, — заметила она недовольно, с легким вызовом.

— Чтобы увидеть, надо еще немного пройти в этом направлении, впрочем, не стоит труда, я убежден, что там никого нет.

— В самом деле?

— Да, я почти уверен. Там мертвая тишина, и кругом ни души.

— Послушайте, тогда подойдем ближе, посмотрим хотя бы, как выглядит вилла, в этом же нет ничего предосудительного. И потом, если, как вы уверяете, никто нас не увидит… Там, наверное, красиво, как во дворце архиепископа.

Маэстро узнал во взволнованном голосе жены наивное детское любопытство, щеки ее разрумянились, глаза заблестели при мысли о запрете, который так сладко нарушить.

Он с нежностью посмотрел на нее и сдался:

— Завтра попробуем, только вблизи вилла окружена высокой оградой, отсюда она не видна, но одолеть ее трудно.

— Неважно, что-нибудь придумаем, вам не впервой пытаться проникнуть куда не дозволено. — И она засмеялась полуигриво, полусерьезно, сощурив раскрытые от удовольствия глаза, и, не дожидаясь согласия мужа, решительно направилась к вилле.

— Констанца! — повелительно, с оттенком нервозности прозвучало у нее за спиной, она резко замедлила шаг, остановилась, не оборачиваясь, руки ее повисли вдоль мягких складок юбки. Констанца медленно повернула голову, как ребенок в ожидании незаслуженного наказания, на лице ее появилось изумленно-недоверчивое выражение. Она посмотрела ему прямо в глаза и не узнала — привычного, добродушного взгляда как не бывало. Глаза его странно вспыхнули, подбородок словно окаменел, казалось невероятным, что ее имя сорвалось с этих накрепко сомкнутых губ, не пропускающих даже дыхания.