То Хоай - Западный край. Рассказы. Сказки

Да, Победа была полная!

На Большом Лугу, закипели страсти. Шум стоял оглушительный: шутка ли, Рыцарь Богомол, законный племянник Его Высочества покойного Богомола, сильнейший боец в государстве, побежден в поединке!.. И кем — каким-то Кузнечиком Меном, чужестранцем, бог весть откуда явившимся!.. И как побежден — наголову! Теперь небось на всю жизнь останется калекой!..

Волнение еще не улеглось, когда почтенный Судья, старый Тяутяу, с важностью поднял свой рупор и воскликнул:

— Кто из собравшихся здесь знаменитых воинов желает подняться на Арену?! Кто хочет сразиться с победителем?!

Он повторил свой призыв трижды.

Толпа безмолвствовала, и тогда он возгласил:

— Объявляется Финальный Поединок. Рыцарь Кузнечик Чуи сразится с Рыцарем Кузнечиком Меном!

О небо, я должен драться с Чуи? С моим Братом? Я взглянул на Чуи. Он тоже с недоумением глядел на меня. Неужели мы явились в эту чужую страну после стольких страданий и мытарств для того, чтобы драться из-за пустых Титулов и Наград? Я невольно шагнул навстречу Чуи, протянул к нему руки, обнял его за плечи, и, приблизившись к краю Арены, мы посмотрели вниз, на Большой Луг. Там, под сенью соцветий Май рукоплескали нам тысячи и тысячи зрителей.

Я обратился к ним с речью:

— О досточтимые и уважаемые! Мы с Братом совсем недавно прибыли в ваши края. И поверьте, мы вовсе не собирались добиваться здесь никаких Званий и Наград. Не зря говорят: «На доброе место и птица охотней садится». Вот и мы, узнав про ваш прекрасный обычай, явились к вам на праздник. Так уж случилось — мы и сами этого не ожидали, — герои со Всех Четырех Сторон Света повергнуты впрах, уступив нам с братом право в последнем решающем Поединке определить судьбу почетных Титулов и Наград. Но, простите великодушно, Поединок между нами невозможен! Надеюсь, вы и сами понимаете почему? Победителю Турнира предназначен высокий государственный пост, но, простите нас снова, занять его мы не смеем. Оба мы по натуре скитальцы, жадные до новизны, нам по душе одни лишь Дальние Странствия. Иногда нас может, конечно, пленить красота какого-то уголка и мы остаемся там, но на время, а потом все равно уходим дальше. И у нас нет намеренья остаться где-нибудь навсегда. Мы с братом просим понять нас и простить нам невольную нашу вину.

Не успел я договорить свою речь до конца, как снова начался невообразимый шум: одни требовали, чтобы мы с Чуи сразились, как положено, к этому, мол, обязывают тысячелетние обычаи; другие возражали им. Тем временем на Арену взошли Старейшины здешних племен — дряхлый старец Тяутяу, древний Богомол, почтенный Канькать, старик Каокао, пожилой Ниенг-ниенг.

— Почтеннейшие Рыцари, — обратились они к нам, — вы сами изволили вспомнить о том, что на доброе место и птица охотно садится. Но где же, скажите, где, как не здесь, у нас раскрылись столь блистательно, столь великолепно ваши Дарования и Таланты? Поистине никто на свете не достоин сравниться с вами. Это ли не величайшая честь для нас и величайшее счастье! Ежели вас, о почтеннейшие Рыцари, связывают братские узы и вы к тому же соратники и единомышленники, Поединок меж вами, само собой, невозможен. Но власть над нашей землей и попечение об ее судьбах один из вас должен взять на себя. Таково всеобщее наше желание и таков Закон. Вот уж которое поколение именно так, а не иначе мы избираем себе Правителя. Другого пути нет!

Я отказывался как мог. А Чуи молча стоял рядом. (Только потом я понял, что означало это его молчание.) Пришлось мне в конце концов согласиться.

Не передать вам, какое тут началось ликованье. Обоих нас тотчас поставили Главами государства: меня — Верховным правителем, а Чуи — моим Помощником.

Кто-то в одно мгновение соорудил Паланкин, народ поднял нас и понес на своих плечах под белыми цветами Май. Праздник вылился в торжественное Триумфальное шествие.

Девицы Каокао, подняв свои очаровательные личики, провожали нас долгими восторженными взглядами. Толпа забрасывала нас листьями и цветами, пела и плясала. Все взялись за руки — Канькати с Тяутяу, Каокао с Муомами — и закружились в шумном и радостном Хороводе. Отовсюду из норок и гнезд, с веток и листьев выходил, выбегал, вылетал народ, и все торопились сюда, на Большой Луг, в поля, где соцветия Май белели до самого горизонта.

Дошло до того, что я поднялся на Арену и, ловко изгибаясь, размахивая ногами и крыльями, исполнил одну очень славную песенку. Но счастливее всех явно был Чуи. Только теперь я понял, отчего он молчал, когда я отказывался от власти: он боялся, что меня так и не сумеют уговорить. А едва я дал свое согласие, он сразу пустился в пляс, застрекотал и запел, подбивая на всякие озорные выходки простодушных и робких Канькатей, опасавшихся, как бы Второе лицо в государстве с самого начала не сочло их безнравственными!..

Прошло немного времени.

Меня начали томить тревога и огорчение. Ах, если б нам не всучили эту высокую власть! Я по-прежнему мечтал лишь об одном: как бы дать волю моей страсти к путешествиям; мне ничего больше не нужно было для полного счастья. Чуи в отличие от меня был очень доволен. Он появлялся повсюду, озаряя подданных благосклоннейшими улыбками и наклонив усы к земле, наигрывал на них, как на струнах, веселенькие мелодии.

— Не думай, — сказал я ему однажды, — будто праздность ведет к Добру. Но пагубнее всего предаваться праздности в молодые годы; это ничуть не лучше, чем прозябать всю жизнь на дне своей норы. Ах, Чуи, не забывай, как прискорбно оборвалась здесь наша дорога, увлекавшая нас все дальше и дальше в поисках Смысла Жизни. Не допускай, чтобы праздность приковала нас к месту. Жизнь сложна и нелегка, и случается в ней всякое…

Само собой, в ту же зиму произошли важнейшие события.

На обочинах дорог пропала трава Май. Отощавшие коровы в кровь стирали об землю носы, выискивая хоть засохшие корешки. Люди вышли из деревень в Поля — убирать Рис. Они шли по золотистым полотнищам созревшего Риса с серпами в руках, связывали срезанные стебли в снопы и на коромыслах уносили их во дворы. На бескрайних Полях осталась лишь сухая стерня.

Наступили студеные дни. В Поле теперь почти никого не встретишь. Хмурое серое небо сливалось с безрадостной серой землей, а меж ними днем и ночью завывал ветер. У ребятишек, выбегавших в Поле, мерзли уши и краснели носы. От холода даже у взрослых коченели ноги. Оставаться в жилищах посреди открытого Поля было уже невозможно. Хочешь не хочешь, а приходилось идти искать убежище от стужи.

Зимовать под открытым небом — все равно что обречь себя на гибель. И потому с давних пор у всех тварей, живущих в этих краях, было заведено: с наступлением холодов покидать скованные стужей Поля и всем миром отправляться на поиски теплого жилья. Случалось, его надо было отвоевывать силой: зимой многие, так же как Тяутяу, искали себе убежища потеплее.