То Хоай - Западный край. Рассказы. Сказки

— Пожалуй, — сказал он, — через несколько лет мне придется величать вас «фельдшерица Ми», либо «фармацевт Ми», или «доктор Тхао Ми»…

— У вас столько знакомых по имени Ми?

— Я не шучу…

Он замолчал, не зная, что еще сказать.

Пришли покупатели и попросили показать ткани. Нгиа захлопотал у прилавка. Ми улыбнулась и не торопясь вышла из магазина. Подняв голову, он мельком глянул ей вслед, наклонился к прилавку, отмерил ткань и с треском оторвал от рулона кусок. Потом принялся выводить цифры в учетной книге. Покупатели удалились.

Солнечные лучи ударили наискось в дверь. На мягкую зелень травы легли переплетенные тени деревьев.

На залитой солнцем красноватой дороге ни души. Ручей прыгал вниз с камня на камень. Мимо проплывали изящные белые завитки облаков. Ми так и не показалась на дороге.

Нгиа вдруг вспомнил, как он впервые привез сюда соль, ее тогда продавали еще в Комитете, и Ми пришла за солью вместе с матерью; потом они распрощались и ушли, но на дороге он увидел одну Зианг Шуа. «Ми, — подумал он тогда, — наверно, стоит за воротами…» И догадка его оказалась правильной. Вроде вчера это было, а сколько уж лет прошло…

Не задумываясь, он шагнул к воротам.

Да, она стояла там, прислонясь спиной к бревенчатой ограде.

— Ми, — чуть слышно сказал он.

Красные цветы бле алели меж листьями, точно изогнутые огнецветные дольки тыквы [96] В оригинале речь идет о ползучем растении гэк из семейства тыквенных: покрытые шипами плоды его с красной сердцевиной кладут в приготовленный на пару клейкий рис. посреди подноса со сваренным на пару зеленоватым клейким рисом.

Пахучие белые лепестки цветов маму, кружась, опускались наземь.

Девушка подняла голову и взглянула на него.

— Отчего вы стоите здесь? — спросил он и понял: вопрос его снова не к месту.

— Жду вас, — ответила Ми.

И вдруг все тревоги его и сомнения улетучились разом.

А весенний лес затопил горы робкой еще зеленью. Близился срок, когда надо высаживать рис на поля, и над землею, над расселинами скал поднимался терпкий сладостный дух.

Донгван, 1964

Шинхо, 1965

Коммерсант Кхе был толстый и круглый, как плод хлебного дерева. Повязку на голове он завязывал особым узлом, так что концы ее торчали наподобие буйволиных ушей. Малые дети, те, к примеру, считали, будто на голове у него растут рога. Ходил он всегда в одном и том же одеянье — длинной коричневой блузе и штанах из такой жесткой и плотной ткани, что собаки могли обломать об нее зубы. Подпоясывался он красным кушаком, старым и драным, а в руке обычно держал трость из дерева хео, украшенную облезлой красной кистью.

В то утро, когда Кхе шествовал по каменным ступеням общинного дома в деревне Нгиадо, было еще совсем рано, и туман только начал расходиться. А случилось это двадцать девятого числа двенадцатого месяца, в последний базарный день года.

По дороге, что вела сюда из Бака, в обход лежавших за деревней полей, тянулся на базар народ. И на деревенской улице маячили силуэты людей, направлявшихся к рыночной площади: детишки, несколько женщин и какой-то старик, тащивший на продажу пса. Пес всячески противился и упирался, но цепь на ошейнике была крепкая, и хозяин, напрягши силы, волочил пса все дальше и дальше, торопясь на базар. Увидав степенно шагавшего коммерсанта Кхе с тростью под мышкой, старик припустил по дороге со всех ног.

— Коммерсант Кхе пожаловал! — крикнул он так громко, что его услыхали даже ушедшие вперед женщины.

— По чью ж это душу он явился? — спросила одна из них.

И старик отвечал с видом знатока:

— К Каю небось идет, к кому ж еще? Он с него теперь не слезет!

По всей округе имя коммерсанта Кхе вызывало у людей такой же суеверный страх, как уханье совы на крыше; и особенно у тех, кто был должником Ба Кхоана из Бака. Коммерсант Кхе выколачивал деньги из должников Ба Кхоана, его так и величали «сборщиком долгов». Непонятно только, откуда взялось прозвище Коммерсант, ведь Кхе никогда ничем не торговал. Он уж не первый десяток лет служил у Ба Кхоана, и в последние дни года хозяин всегда посылал его взимать долги и проценты. Кхе обходил окрестные деревни со своей неизменной тростью, которая служила символом его высокой миссии.

Коммерсант Кхе, пройдя по деревне, свернул в переулок, где стоял дом Кая.

У дома не было ни ворот, ни забора. Кхе обозрел двор: нигде ни души, потом обошел весь дом и даже заглянул под топчан. Никого. Топчан оказался старый, весь источенный жучком, а под ним термиты изрыли пол, нагромоздив кучи земли. Кхе для порядка постучал тростью по стенам, вдоль которых белела осыпавшаяся известка, и вышел во двор. Вокруг дома росли низкие кусты дурнишника, усыпанные желтыми цветами. Здесь небось никто не ходил уже целый год.

Кхе набрал в грудь побольше воздуха и заорал во всю мочь:

— Ка-ай! Эй, Кай!..

Скрипучий голос его облетел всю деревню. Но Кхе надсаживался напрасно. Хозяева словно сквозь землю провалились. Лишь меж ветвями гибискусов, стоявших живой изгородью позади дома, выглянули и тотчас исчезли две или три детские рожицы с вытаращенными глазенками, а потом донесся стук босых пяток.

Кхе вернулся в дом, положил свою трость поперек высокого столика, на котором обычно раскладывают книги и принадлежности для письма, и уселся на топчан. Он потянулся и несколько раз широко зевнул. Зевал он с самого утра. Прошлой ночью он допоздна играл в карты, и сейчас его одолевал сон, веки отяжелели и закрывались сами собой.

Он огляделся, нет ли поблизости циновки… Но циновки в доме не оказалось. Тогда он поднял лежавшую на полу соломенную подстилку, расстелил ее на топчане и улегся, похожий в полутьме на говяжью тушу. Через минуту дом огласился могучим храпом…

Из года в год в последний базарный день Кхе являлся в дом Кая взыскивать долг. Должок был изрядный: больше десяти донгов серебром. Кай не занимал их у ростовщика, это его мать когда-то одолжила деньги у отца Ба Кхоана. Перед смертью старуха в присутствии сына и заимодавца наказала: «Я не из тех, кто может присвоить чужое добро. Вот мой сын, он выплатит все до последнего гроша. Слышишь, сынок! Запомни мои слова…» Так это неписаное долговое обязательство перешло на Кая. Кабала стала как бы судьбою его самого и всей семьи. И даже в те годы, когда Ба Кхоан забывал напомнить коммерсанту Кхе о долгах Кая, сборщик долгов и сам — так уж издавна повелось — заглядывал сюда спозаранку.

Он знал наперечет каждый кирпич на дорожке посреди переулка и мог бы найти дом Кая с закрытыми глазами. Кай с женой очень боялись коммерсанта Кхе: а ну как он под горячую руку огреет их тростью или, того хуже, ославит на всю деревню. И всякий раз, увидав, как к ним в переулок неторопливо сворачивает Кхе, жена Кая начинала приветливо улыбаться и кланяться…