То Хоай - Западный край. Рассказы. Сказки

Они ушли, но их песни и смех, звуки свирелей и крепкий дух водки, казалось, все еще наполняли хижину. Ми и А Фу остались одни. Хмель ударил им в голову.

Ми сидела у очага, щеки ее раскраснелись; она, молча помешивая угли, пекла коржи. Ей вспомнилась вдруг пора ее девичества, давние дни, когда она, впервые отведав водки, вот так же ворошила угли в очаге, а вокруг парни с подружками — ее одногодки — играли на свирелях, смеялись и пели. Семья их была очень бедной, и Ми досталась от матери одна только юбка, латаная-перелатаная, да старая душегрея. Но все равно она чувствовала себя счастливой. Только девичьи годы ее оказались недолгими, промелькнули, и нет их — как солнечный зайчик. А потом угодила она в дом Па Ча… Тяжко… Нет, не желала она вспоминать те мрачные годы! Но и по сей день виделось ей иногда злополучное квадратное оконце, за которым она изо дня в день, из года в год видела лишь зыбучий белый туман. Ми глядела на огонь и думала, думала…

А Фу обвязал бечевкой завернутые в листья коржи, подошел к очагу и сел рядом с женой.

— Пойдем погуляем, — предложил он.

— А может, дождемся А Тяу и прогуляемся все вместе? — И, помолчав, Ми добавила: — Сколько уж лет мы с тобой не играли в пао, не брали в руки свирель. Люди небось засмеют…

— Вот еще, никому и в голову не придет смеяться над этим.

Ми знала, он прав, но все-таки спросила:

— У тебя даже нет серебряного обруча, да и я вся пообносилась, прилично ли так выйти на люди?

— Да при чем здесь это? — А Фу рассмеялся. — Мы живем теперь в партизанском крае, власть у нас народная, и праздники тоже не такие, как в Хонгнгае. Здесь под Новый год никому и в голову не придет бахвалиться нарядами, затевать драки или умыкать девушек.

Сердце у Ми дрогнуло, и она заплакала. Но это были слезы радости и облегчения. Она протянула руку к свирели, приколотой на груди А Фу; не вытирая слез, поднесла свирель к губам и заиграла любовную песню. Она не играла ее уже лет десять с лишком, но помнила каждое слово:

А Фу взял в руки кхен и встал.

Мимо дома прошла ватага парней и девушек. Они громко окликнули хозяев:

— Эй, А Фу!.. Вы что, решили одни развлекаться дома?

Кто знает, слышали ли их супруги А Фу? Они с увлечением играли на свирели и кхене. Парни с девушками не стали их дожидаться и отправились дальше, а вслед им летела песня.

Потом А Фу вдруг опустил кхен и вышел из дома.

— Все вроде ушли гулять, — сказал он. — Пойдем-ка и мы. Может, там, на горе, и встретим А Тяу.

Ми взяла связку коржей, перебросила через плечо, и супруги, выйдя из дома, двинулись по тропе в горы.

Ми шла впереди, играя на свирели. А Фу шагал следом и распевал во все горло. Протяжный напев плыл над бескрайними холмами. День выдался солнечный и ясный. Внизу была отчетливо видна огибавшая подножье белая дуга реки.

Они подошли уже к самой опушке, когда А Фу, прикрыв от солнца глаза ладонью, поглядел вниз и вдруг медленно произнес:

— Сукины дети, тэй! Вздумали испортить людям праздник!.. Вон они, валом валят!

А Фу положил кхен на камень и со всех ног кинулся к дому. Минуту спустя он вывел из ворот лошадь и передал Ми поводья:

— Скачи в горы, сообщи обо всем партизанам.

Ми вскочила в седло и умчалась. А Фу тем временем вытащил спрятанное под камнем ружье и прямиком по заросшему тростником склону побежал в Финша.

Парни и девушки, гулявшие в лесу, узнав о приближении неприятеля, тотчас разошлись, как положено: каждый к своей боевой группе.

Но когда отряд подоспел к деревне, солдаты уже ворвались туда и перекрыли все тропы. Нельзя было ни устроить засаду, ни подобраться к врагу поближе. Тогда партизаны забрались на торчавшие вокруг скалы, стали стрелять оттуда и сбрасывать камни. Женщины подносили им боеприпасы.

Солдаты выследили нескольких женщин, окружили их на опушке леса и схватили. Вместе с другими попала в руки врагов и Ми.

Карательная операция в Финша продолжалась три дня.

В первый день солдаты выволокли из домов все добро: женские юбки, деревянные бочки, ручные мельницы с каменными жерновами и свалили все в кучу посреди деревни. Потом они согнали в стоявший поблизости дом всех стариков и детей, которые не успели бежать из деревни.

На второй день они подожгли деревню, прогнали табун лошадей по полям, засеянным овощами и кукурузой, согнали пойманных в лесу буйволов, коров, лошадей и коз, а потом подожгли лесные времянки. Но тут партизаны открыли по ним огонь, и тэй убрались назад в деревню.

На третий день солдаты, прочесывавшие окрестные горы, собрались в деревне и, захватив с собой конфискованный рис и кукурузу, двинулись в обратный путь. Они увели с собой детей, стариков и женщин, угнали весь скот, унесли раненых и убитых.

Спуск занял у них весь день. В узких ущельях за нависшими скалами поджидали их партизанские ружья, и неприятелю приходилось отстреливаться на каждом шагу. Во время одной из перестрелок нескольким женщинам удалось бежать, среди них была и Ми.

Она вернулась к лесной времянке, но там все сгорело дотла. К счастью, Ми повстречала партизанского связного, и он отвел ее на базу, в соседний лес. Случилось так, что и А Фу явился на базу за патронами. Ми бросилась к мужу, крепко обняла его за плечи и зарыдала, не обращая внимания на обступивших их людей.

Партизаны стали расспрашивать ее. Ми сперва отмалчивалась, потом заговорила, но голос ее прерывался и по щекам текли слезы.

— Жена и сын А Те погибли в самом начале пути, и смерть их была ужасна. Она ведь была на сносях, а тут ей пришлось тащить на себе мальчонку. Она упала, и у нее начались схватки, но солдат стал бить ее прикладом, заставляя идти дальше. Так она и скончалась посреди дороги… Малыш — ему было всего три года — не поспевал за нами, и тогда солдат ухватил его за руку и поволок, как куль, по камням, потом он тащил малыша за волосы, пиная его ногами… Мальчик упал и больше уже не встал… О небо, какое горе!..

Она опустилась на камень. Глаза ее были красны от слез, лицо побледнело. Ми не в силах была вымолвить больше ни слова. У нее перехватило дыхание, она не могла даже плакать.

Люди, стоявшие рядом, рыдали и выкрикивали проклятья.

— Ты шла всю ночь и очень устала, — сказал А Фу. — Хватит, не надо больше вспоминать эти ужасы.

Он поднял ее, взвалил к себе на спину и понес через лес туда, где стояла их времянка. Он уложил Ми на единственную уцелевшую доску, и она сразу забылась сном.