Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Слезы счастья

– Гедеон и его брат убили Алиетту. Эти люди – настоящие чудовища. Я только что это узнала, мне это сказали!

– Муки небесные! – сердито воскликнул Жослин. – Какая же это была глупость со стороны моей жены – дать моей дочери, которая и так уже немало настрадалась, эту чертову тетрадь.

Эрмин, не зная, что и думать, посмотрела долгим вопросительным взглядом на своего отца. Она вообще не понимала, о чем сейчас идет речь и что здесь происходит.

– Что ты имеешь в виду, папа? О какой тетради ты говоришь? Мирей, дай-ка мне быстренько стакан хереса для Кионы. Она еще не потеряла сознание. Херес поможет ей прийти в себя.

– Нет, дайте мне воды. Холодной воды! – попросила Киона.

Ей дали попить воды. А еще Мирей предложила ей съесть кусок пирога, но Киона жестом показала, что не будет. Мало-помалу ее побледневшие щеки и губы снова стали розовыми.

– Ты чувствуешь себя лучше, моя дорогая? – спросила Эрмин, обнимая Киону.

– Да, спасибо. Это прошло. Папа, я прочла в дневнике Алиетты только четыре страницы. Лора говорит, что не дочитала его до конца. А ты?

Жослин с видом кающегося грешника опустил голову и затем тихо произнес:

– Господи, меня угораздило прочесть его от начала и до конца. Ты права, Киона: я даже не знаю, что удержало меня от того, чтобы уничтожить эту чертову тетрадь. Ну и балбес же я! Я думал, что она будет лежать в шкатулке, стоящей под шкафом в нашей спальне. Однако Лора вечно везде сует свой нос. Впрочем, меня это не удивляет: ей ведь есть за что злиться на семью Шарденов из Труа-Ривьер. Могу сказать вам, мои дорогие дочери, которыми я горжусь, что я многое отдал бы за то, чтобы не быть кровным родственником этих людей.

– Вы наконец соизволите мне объяснить, о чем вообще идет речь? – возмутилась Эрмин. – Да, европейская семья Шарденов отказалась со мной встречаться – и когда я была еще подростком, и когда уже стала знаменитой певицей, но мы, пожалуй, поговорим обо всем этом позже. Я слышу голоса Мадлен и малышей – они раздаются там, на втором этаже.

– Иисусе милосердный, как тут все сложно! – пробурчала Мирей, ставшая невольной свидетельницей семейной перебранки.

– Мирей, Лоре – ни слова! – сказал Жослин, чувствуя себя утомленным из-за пережитого только что волнения. – Боже всемогущий, у меня заболело сердце.

– И у меня тоже! – покачала головой Киона.

Если бы она не переживала за Адель, она пошла бы сейчас побродить по берегу озера. Однако она решила почаще находиться рядом с этой девочкой, а потому, дожидаясь, когда появится Адель, начала делать бутерброды, намазывая хлеб маслом. Ее отношения с Томасом были другими. Этот мальчик, которому недавно исполнилось четыре года, ни разу не потребовал, чтобы пришла его мама. По словам Мадлен, он думал, что она куда-то уехала, и совсем не страдал от ее отсутствия. Все окружающие относились к нему очень хорошо. Он много играл с Катери и просто обожал Эрмин. Поэтому он не нуждался в какой-то особой заботе со стороны Кионы. Лора его баловала, рассчитывая на то, что он будет чувствовать себя в ее доме счастливым и скоро вообще забудет Шарлотту.

Двумя часами позже Эрмин и Жослин вошли в комнату Кионы. Мадлен и Акали пообещали ей, что чем-нибудь займут всех четырех детей в саду. Лора, как обычно по утрам во вторник, ушла к парикмахеру.

– Ну что же, я надеюсь наконец получить ответы на вопросы, которые мучают меня с самого утра! – заявила Эрмин, садясь на кровать своей сводной сестры. – Я попыталась расспросить папу на лестнице, но он не соизволил даже рта раскрыть.

– Я успела прочесть последнюю страницу дневника моей прабабушки, – сообщила Киона. – Я торопилась это сделать, чтобы лучше понять то послание, которое получила на кухне, когда у меня было очень короткое, но ужасное видение. Слова самой жертвы имеют ведь больше веса, чем мои свидетельства. Мин, речь идет о женщине, являющейся и твоим предком тоже. Мы ее потомки: папа, ты, я, Мукки, близняшки, Констан и Катери…

– Позволь мне тебя на этом перебить, моя дорогая, потому что я знаю о семье Шарденов из Труа-Ривьер побольше тебя. Я тебе этого не говорила, но когда я нашла свою маму и она рассказала мне об этих моих родственниках, я написала им письмо. Их первое ответное письмо, состоящее из четырех строк, было сухим и категоричным, хотя и вежливым. Они написали, что не хотят иметь со мной никаких отношений. Затем Бетти – моя дорогая Бетти – проявила инициативу и тоже написала им, чтобы помочь мне наладить с ними контакты. Ответ был язвительно-ядовитым. Мы после этого сильно поругались с мамой возле водопада, я ее толкнула, она упала с обрыва и едва не погибла. К счастью, Ханс Цале смог ее спасти в сотрудничестве с Арманом Маруа, который прибежал на помощь с веревкой. Спасибо Господу, что он не допустил этой смерти. Моя бедная мама, когда падала с обрыва, сумела ухватиться за куст толокнянки и затем упереться ногами в выступ в скале. Так она и висела, пока ее не вытащили.

– Они оклеветали Лору! Они написали жуткие клеветнические измышления про нее! – пробурчал Жослин.

– Папа, не утруждай себя защитой Лоры, – запротестовала Киона. – Мне всего лишь шестнадцать с половиной лет, но с раннего детства мне частенько приходилось сталкиваться с различными гнусностями. Я закалилась благодаря тому, что я увидела мысленным взором про мерзкого монаха Марселлена из интерната, а также про интимную близость между различными взрослыми людьми. Очень часто это вызывало у меня изумление и растерянность, однако у меня не возникало никаких сомнений относительно смысла того, что я видела, понимаешь? Дома у Лоры я несколько раз чувствовала ее давнишние душевные раны. Я догадывалась об их природе, но не увидела ничего конкретного.

– Слава Богу! – прошептала Эрмин, которой было известно абсолютно все о прошлом ее матери.

– Ну что же, давай покопаемся в этом поглубже, – проворчал Жослин. – Лора в молодости стала жертвой одного мерзкого типа, который заставил ее продавать свое тело. Он бил и терроризировал ее. Это я вытащил ее из ямы, в которой она оказалась. Я обожал ее, и…

– Тихо, папа, не говори больше ничего, – перебила его Киона. – Поговорим об этом как-нибудь зимним вечером, когда будем сидеть вдвоем при свете лампы в гостиной. Зачем вспоминать о мерзостях, совершенных по отношению к какому-то человеку, и мусолить чьи-то ошибки юности? Мы имеем право умалчивать о том, что вызывает у нас чувство стыда. Уж я-то это знаю.

Эрмин и Жослин слушали ее, как завороженные. Киона казалась им уже не юной девушкой, а зрелым человеком. Она говорила уверенным тоном, глядя куда-то вдаль, а выражение ее красивого лица было очень серьезным и величественным. Она сидела на стуле прямо напротив них.