Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Слезы счастья

– Я возвращаюсь домой. Поговорю о тебе со своим отцом. А ты поезжай за мной на своем велосипеде. Я буду ждать тебя во дворе конюшен.

– Пока! – сказала Киона, пытаясь подражать жестам и мимике Мукки, который сейчас был для нее своего рода образцом по части того, как ведут себя юноши.

Старший сын Эрмин и Тошана обладал способностью вести себя непринужденно в любых ситуациях и завоевывать симпатии представительниц слабого пола всех возрастов – от маленьких девочек до седовласых бабушек.

– Секундочку! – вдруг сказала Эбби. – Раз ты хочешь получить работу, должна тебя кое о чем предупредить. Если работаешь на моего отца, то нельзя пить ни капли алкоголя, даже пива, нельзя курить и нельзя ввязываться в драки.

– А я и не люблю драться! Поверишь ты или нет, но я просто упал вчера с велосипеда.

«Боб» опустил голову и посмотрел на свою обувь.

– Прости, я обвинила тебя понапрасну, – ответила Эбби. – Я объясню это своему отцу, иначе он тоже заподозрит, что ты любишь драться.

Эбби улыбнулась своей ребяческой улыбкой и, повернув лошадь на сто восемьдесят градусов, поскакала рысью прочь. Кионе вспомнился ее собственный конь – красавец Фебус. После того как Эбби уехала, у нее, Кионы, появилась возможность беспрепятственно отправиться туда, куда ей самой захочется. Ничто не обязывало ее следовать за этой девушкой-подростком по аллее, которая виднелась чуть поодаль и была обсажена подстриженными декоративными кустами, жимолостью и самшитом.

«Я стану для полицейских подозреваемой сразу же после того, как они допросят Ли Мэй и Чен Фана. Даже если я и отъехала на расстояние в несколько десятков миль, полиция все равно может нагрянуть в любом месте, – стала тихонько рассуждать вслух Киона. – Возможно, было бы проще сдаться полиции и честно рассказать о том, что произошло. У меня ведь будет право на адвоката, он докажет, что я находилась в ситуации необходимой обороны, и если меня и упрячут в тюрьму, то ненадолго. Но ведь я все-таки убила человека, а потому, наверное, проведу за решеткой далеко не один месяц!»

Мысль о том, что ей придется оказаться в темной и тесной тюремной камере, в четырех стенах, заставила ее задрожать от отвращения. Киона всегда жила на открытых пространствах – как в Валь-Жальбере, так и на берегу Перибонки. Учась в школе-интернате, она всегда первой выбегала на переменке во двор. А еще она там выбрала для себя кровать, стоящую возле окна.

«Что же мне делать? – мысленно спросила она себя. – Я убила Делсена, я – злая и чокнутая, я – ведьма! Не было никакого волка и никаких призраков, которые, как мне показалось, меня окружали. Я не хочу видеть ни отца, ни Мин, ни кого-либо другого из моих родственников».

Уверенность в этом оказалась сильнее всех ее сомнений, ее печали и того ужаса, который вызывал у нее совершенный ею поступок. Она восстановила силы благодаря тому, что проспала очень и очень долго (хотя пока еще не знала об этом). Теперь, после того как она немного успокоилась, тихий внутренний голос иногда начинал нашептывать ей, что она всего лишь защищалась. «Делсен хотел причинить мне зло, большое зло», – мысленно сказала она себе.

Не зная, какое решение принять, она неторопливо надела рюкзак на спину и взяла велосипед за руль. Так как же ей поступить? Стоит ли ей в течение некоторого времени побыть «Бобом»? На конюшнях наверняка имеются другие работники, причем мужчины. Ей придется работать рядом с ними, и они могут ее раскусить. Любая оплошность выдаст ее.

«Было бы, наверное, лучше найти какой-нибудь женский монастырь и попросить в нем пристанища и защиты настоятельницы. Я понимаю Акали. Она правильно сделала, что отошла от мирской жизни и посвятила себя Богу. Акали, моя милая Акали!»

Киона, чувствуя, как у нее сжимается сердце, закрыла глаза и напрягла всю свою волю. Ей хотелось увидеть эту юную индианку, которая была ее подругой по играм в течение многих лет и которая, как и Делсен, когда-то стала жертвой сексуального насилия. Акали, несмотря ни на что, сумела пойти по пути чистоты и света, пусть даже и ради того, чтобы спастись от своей любви к Людвигу.

«Акали, Акали!» – забормотала Киона.

Она не почувствовала ничего – ни недомогания, ни головокружения, ни ощущения легкости, которые обычно предшествовали ее билокации – одновременному присутствию в двух разных местах. Киона попыталась представить себе свою подругу в одежде послушницы, мысленно оказаться с ней рядом, однако ее усилия были тщетными. Словно бы пытаясь найти этому объяснение, Киона обратила лицо к бескрайнему бледно-голубому небу, по которому плыли розоватые облака.

«Меня наказали! – подумала она. – В конце концов, только у ангелов имеются крылья!»

Роберваль, вечер, дом семьи Шарденов

Эрмин ходила взад-вперед по гостиной, скрестив руки на груди и тем самым как бы пытаясь защититься от терзающих ее волнений. Лора, сидя за пианино, нервно нажимала на клавиши.

– Дорогая моя, ты причиняешь мне боль. Присядь и выпей бокальчик хереса, – сказала Лора своей дочери.

– Мама, уже больше шести часов, и Тошан должен был бы находиться здесь, рядом со мной. Самолет, на котором он летел, наверное, разбился. Такое иногда случается.

– А ты не забыла о том, что Квебек и Франция находятся в разных часовых поясах? – спросил Жослин, куривший свою трубку.

– Нет, папа, не забыла. Согласитесь, что это странно! Вчера вечером он так и не позвонил. Я заждалась этого проклятого звонка. Сегодня уже понедельник – то есть тот день, в который, как он мне обещал, он должен сюда вернуться. Он, возможно, передумал, или же у него возникли какие-то проблемы в аэропорту. Но, что бы ни случилось, ему следовало бы мне позвонить. Он ведь, в конце концов, знает, как сильно я переживаю из-за Кионы.

Лора встала и положила на клавиши накидку из черного бархата, защищающую музыкальный инструмент от пыли.

– Но он ведь знает еще не все, – сокрушенно покачала головой она. – Того парня – печально известного Делсена – обнаружили с разбитым черепом… Боже мой, когда вы сообщили мне эту новость, я была просто в шоке!

– Эти господа из полиции что-то больше не появляются, и нам пока неизвестно, кто едва не убил этого проходимца, – сказал Жослин. – Меня никто не заставит поверить, что это сделала Киона! Я не могу больше заснуть, и…

Его голос дрогнул, и он замолчал. Закрыв себе глаза ладонью, несчастный отец отчаянно всхлипнул.

– Папа, ты видишь все в черном цвете, – запротестовала Эрмин. – Только ты один делаешь различные жуткие предположения. Не говори мне больше об этом, пощади меня!

Жослин и в самом деле провел весь этот день, выдвигая ужасные предположения: на Делсена напали или же он подрался с таким же, как и он сам, бандитом, а тот, убив Делсена, мог изнасиловать, убить и закопать в землю Киону. Эрмин и Лора, с испугом и негодованием выслушав эту версию, категорически ее отвергли.