Ирина Аффи - Минск – Бейрут – неизвестность

– Инночка занята, Настя будет с тобой.

Дочь была в обычной домашней пижамке, с измазанным яблочком лицом, остаток которого держала в руке. Ей не понравилось мужское общество и папе пришлось веселить и уговаривать, боясь нарваться на Анжелин гнев, пока её личико не засияло в улыбке. Али занимался мясом, а Имад, не спуская дочку с рук, подливал гостю кофе. Она начала кормить папу яблочком, поддавшись его увеселениям, и измазала его всего до макушки.

Тем временем в спальне Инна, потеряв всякую стойкость, рыдая, поведала Ленке о своем горе.

– Лен, как жить теперь? Как жить с ним, и знать всё? Это невозможно.

– А ты сама-то любишь его?

– Конечно! – выпалила Инна, потом задумалась. – Сейчас ненавижу, скорее даже брезгливость какая-то. Надо разводиться.

– Подожди разводиться, это всегда успеешь. Муж у тебя хороший! Хороший! – повторила Ленка, видя как насмешливо скривилось Иннинно лицо. – Хороший, я тебе говорю! Поверь, я уж тут повидала семей, да и там. Хороший! Всегда всё для дома, для детей, тебя вон как поддерживал всегда.

– Лен! Он мне изменил!

– Инка, ну что ты как дитя малое «изменил, не изменил». Ерунда это всё! Он вас не предал, не обидел, не ушёл…

– Не успел просто.

– Нет. Вот плохо, если он влюбился, тогда зависнет на пару лет, а ты не выдержишь.

– Лен, ничего, что я тут сижу? Мне тяжело это слышать! – опять заплакала Инна.

– А я тебе сколько раз говорила, что Имад какой-то грустный и растерянный. Говорила? Что твоя шизофрения с Настей «ой покакала, ой не доела, ой, ой, ой» до добра не доведёт. Вон в деревнях дети за печкой растут, за стол со взрослыми не садятся никогда и какие вырастают! И хоть мурзатые, но не болеют. И родителей боготворят!

– Ты меня добить хочешь? – устало спросила Инна. Она уже жалела, что позвала их всех домой, потому что не осталось сил ни говорить, ни даже плакать. Хотелось забиться под одеяло лицом к стенке и тихо умереть.

– Я хочу, чтобы ты погодила разводиться. Мужик у тебя хороший! За таких бороться надо! Да! Да! А не гордо обижаться. – и задумчиво добавила: – Хорошо бы, чтобы не влюбился.

– Ну, если он в такую может влюбиться, то и пожалуйста! Я не буду переживать из-за каждой шалавы!

– Глупая, какая разница, в какую. Она попалась под руку, когда ему было одиноко, обогрела. Не упустила, так сказать, своего шанса. Его и зациклило. Ну, ничего. Но про развод и не думай! Такими мужчинами не разбрасываются!

– Какими мужчинами?! И о каком одиночестве ты говоришь? У него дочка родилась! Наоборот, времени на глупости не должно оставаться. Она же стоит всех страстей на свете!

– Инночка, это для матери ребенок затмевает весь белый свет. – включилась в беседу тихо вошедшая свекровь. – А для отца дети становятся важными с первыми мыслями и делами, когда он сможет в них душу вкладывать. Это природа человеческая! И посмотри, как он дружит с Никитой, просто не разлей вода. И не потому, что я его мама, а потому, что это правда, я тоже утверждаю, что Имад хороший мужчина. Ну, бес попутал, что теперь семью разрушать?

– Не я её разрушаю! – Инна не слышала их доводов, съедаемая разрастающейся обидой.

– Хорошо, не хотела тебе говорить, но с лечебной целью открою чужую тайну: – решительно сказала Ленка. – Наташке в родах из-за кровотечения удалили матку и Софья теперь единственный её ребенок. А Валиду нужен сын! И он собирается жениться на своей троюродной сестре Зейнаб. А Наташке Соньку не отдаёт. Оставляет ей дом и говорит, что Наташа останется его первой женой и может жить тут, сколько захочет. Он будет содержать. Но если она уедет, то всё, Соньку больше не увидит. И она все глаза выплакала, а что делать не знает! Сейчас он готовит дом своей второй жене, через два месяца свадьба. Еще! – она тяжело вхдохнула, закрыла лицо руками и Инна поняла, что подруга плачет. – Ещё…… Ещё он ей график показал, по каким дням будет с ней жить, по каким с Зейнаб. Наташа и к его родителям ходила, те в один голос «он имеет право, ты с ним сама заключила религиозный брак и ислам приняла!» А она знает, что она там приняла? Приехала ворона влюбленная, что сказали, то и приняла не думая. И работает гинекологом всю жизнь, все деньги в семью, он как ортопед меньше её получает. А оказалось, все деньги на дом для Зейнаб. Вот это беда! Вот это проблема, повеситься в пору! Он Сонькино имя внес в аэропорту в список запрещённых для выезда детей с любым, кроме него. Я боюсь, что она с ума сойдёт! А у тебя ерунда!

– Боже, почему она мне не говорила? – ошарашенная Инна, забыв об Имаде, переживала глубочайшее потрясение и от трагедии, произошедшей у подруги и от того, что видясь каждый день, она ни словом не обмолвилась об этом.

– Инночка, ты не обижайся, но ты создала свой идеальный мир и отгородилась от реального настолько, что даже жаловаться тебе не хочется на наши обычные бабские проблемы. Казалось, что ты их не поймешь. А жизнь, она разная и сложная. И не всё в наших руках. Ты безумно гостеприимная, щедрая подруга, фанатичная мамочка и вся такая беленькая и пушистая. А мы разные, то чёрные, то серенькие, то плохие, то хорошие. И Имад такой же. Он не плохой мужчина, просто сейчас не беленький. Бывает…

– Лен, я даже не знаю, что ответить. Вся моя жизнь сегодня перевернулась. Я резко стала неудачницей. И я в шоке от Наташкиной беды.

Лена подсела к ней и крепко обняла.

– Ничего не надо говорить. Иногда полезно побыть неудачницей, на землю опускает. Мы все тебя любим, это первое. А второе, ты знаешь, я даже рада, что в твоей жизни произошла такая встряска. Ты с ней справишься, ещё не поздно. Всё произошло вовремя! И я с тобой!

– И я. – тихо сказала Анжела, подходя и подсаживаясь к ним. – И я с тобой! С вами. Девочка моя, и я пережила многое. Проблемы неизбежны и поверь, если вы живы и здоровы, то всё можно решить.

Ленка первая расцепила объятия этого дружного женского горя.

– Так, давай, бери себя в руки, умойся и приходи, а мы с Анжелой Михайловной пойдем накрывать на стол, а то уже мясо, наверное, готово. Догоняй!

Они ушли, а Инна тяжело поднялась и пошла в ванную. Умываясь, она подняла глаза к зеркалу и увидела бесформенное от слез лицо с уставшимими и пустыми глазами.

«Ну и пусть! Зачем обманывать себя, мне плохо ровно настолько, насколько ужасно я выгляжу».

Она затянула волосы в высокий хвост, сняла белую рубашку и натянула черную водолазку, больше всего желая стать вообще невидимой. Тоска и боль тонкострунной пилой медленно резали её душу. Новости о Наташе немного оттеснили её личные переживания, но поселили в эту раненую душу безнадежность и отчаяние. Привычными движениями она расправила складки на покрывале, убрала вещи в шкаф, немного постояла, прижавшись головой к гладкой дверце, и тихо пошла на кухню. Там была только Рена, остальные уже вышли на балкон.