Николай Коняев - Чужая кассета

Еще в прошлом году все было так хорошо, но в начале восьмого класса Вика проболела почти два месяца и. вернувшись в школу, почувствовала, что сильно отстала от своих одноклассников, отстала не только по учебе, но — главное! — в чем-то другом, гораздо более важном, нежели учеба.

Вика почувствовала это, когда на первой переменке к ней подошел Костя Угаров — неприятно толстый, с шарящими по сторонам глазами мальчишка — и сказал:

— Слушай! Ты на четвертом трамвае домой ездишь?

— На четвертом…

— А я тоже на четвертом… — Костя уставился своими шарящими глазами прямо на Вику, и Вике стало неловко от этого взгляда.

— Ну так и что? — ежась, словно от холода, спросила она.

— Как это что? — удивился Угаров. — Ты на четверке домой ездишь и я на четверке. Значит, нам дружить надо — мы же рядом почти живем. — Он помолчал немного, а потом добавил задумчиво: — Это хорошо, что ты как раз сейчас подвернулась. Я со своей девчонкой разругался, а тут как раз ты. Да я лучше уж с тобой гулять буду. От той потом еще два квартала топать надо, а ты рядом живешь…

Вика слушала его и ничего не понимала. Конечно, что-то, наверное, случилось за эти месяцы в классе, все стало другим, другими стали отношения… Все так, но Вика не умела понять этого, не могла.

Покраснев, она мотнула головой:

— Н-нет!

— Нет?! — изумился Костя. — Да ты что?! Ты сама подумай! Мы же почти рядом живем. Если у тебя предки дома, то можно будет ко мне слинять. Сечешь?

— Нет! — Вика вырвала свою руку из Костиной и побежала прочь.

Она не видела, как недоуменно пожал своими пухловатыми плечами Костя, не услышала, как: «Да оставь ты ее! Она же из больницы — вся в комплексах!» — сказал, подходя к Косте, его приятель Юра.

— А я что? — возмутился Костя. — Я не в комплексах, да? Что. я инопланетянин по-твоему?

— Перетопчешься… — спокойно сказал Юра. — Походишь пока и за два квартала к своей. Совсем уже жиром оброс — инопланетянин!

Ничего этого Вика не слышала, ко ей было страшно и хотелось плакать. Вика боялась, что на следующей перемене Костя снова начнет приставать к ней.

Однако опасения Вики не оправдались. На следующей перемене Костя даже и не пытался подойти к Вике. И на большой перемене тоже. Он вообще, кажется, позабыл про Вику.

К концу уроков Вика совсем успокоилась, но как только успокоилась, как только перестала бояться, сразу почувствовала в себе некое похожее немножко и на обиду, и на разочарование недоумение. Уже в гардеробе Вика рассказала о случившемся Ирке — своей лучшей по прошлому классу подружке. Но Ирка только обидно засмеялась в ответ.

— Ну и дура! — сказала она. — А чего же ты хочешь тогда, если сама и виновата?

И сразу же отошла от Вики — какой-то мальчишка из другого класса отозвал ее.

Тогда Вика и почувствовала в первый раз это… Словно бы кончился воздух… Или нет… Словно бы все вокруг, и воздух тоже, — покрылось прозрачной, скользкой, как полиэтилен, пленкой, гибкой и прочной. Вика хватала ртом воздух, но эластичная невидимая пленка не пропускала его…

Торопливо выскочила Вика на улицу, но и там не смогла вдохнуть в себя сыроватый, серый воздух. Кое-как доплелась Вика до дома, и мать сразу потащила ее к врачу. Вика задыхалась.

— Это нервное… — послушав Вику, сказал врач. — Это реакция на стрессовую ситуацию.

Стресс, видимо, спал, снова Вика могла дышать глубоко и свободно, и мать успокоилась.

— Чего у тебя там случилось сегодня? — спросила она у дочери.

— Ничего… — честно ответила ей Вика и заплакала.

С этого дня у нее начали выпадать ресницы. Тоже от стресса, как объяснил врач.

Напрасно мать пыталась выведать у Вики причину стресса, напрасно допытывалась она у классной руководительницы об этом — никто не мог ей ничего ответить. Вика только плакала, когда мать приставала к ней с расспросами. Она сама не понимала: что происходит. Никто не обижал ее, просто так получилось, что ее как бы и не замечали. Эта невыносимо прочная пленка, повисшая вокруг, отделяла Вику от одноклассников, и невозможно было докричаться через нее.

Через полтора месяца Вика догнала класс по всем предметам, и пятерки снова заполнили ее дневник, но отчуждение не исчезло и, пересилив себя. Вика отправилась однажды вечером к своей бывшей подружке Ирке.

Иркиных родителей дома не было, а сама Ирка то ли ждала кого-то, то ли собиралась куда, но встретила она Вику уже одетая и накрашенная.

— Ну! Чего тебе надо? — не слишком-то приветливо спросила она. — Что у тебя опять стряслось?

Сбиваясь, Вика торопливо рассказала ей все. И про то, что у нее стрессы, и про отчуждение, которое душит ее в классе.

Нахмурившись, Ирка взглянула на часы.

— Потому что дура, вот и живешь так! — сказала она. — Только и знаешь, что уроки зубришь. А зачем? Я своим сказала уже: если хотят, чтобы я дальше училась, пускай в школу чего-нибудь несут. Думаешь, там знания наши нужны? Как же… В общем, я так и сказала, что и пальцем не пошевельну, пускай они сами думают, куда меня устраивать… Поняла?

— Поняла… — сказала Вика, хотя ровным счетом ничего не поняла. — Ну, а мне… Мне-то что делать?

— Тебе? — Ирка критически оглядела ее. — Слушай, а что это у тебя с ресницами?

— Выпадают… — Вика виновато опустила голову. — Психиатр говорит, что это от стрессов…

— Ни фига себе! — возмутилась Ирка. — Теперь понимаешь, чем твоя зубрежка кончится? Скоро у тебя и волосы с головы полезут.

И она снова торопливо взглянула на часы.

— Слушай! — сказала она. — Мне сейчас некогда с тобой разговаривать, но ты подумай обо всем сама. Без компании ты пропадешь совсем. Совсем застрессишься.

— Я знаю… Только где ее взять-то, компанию. У меня из всех подруг — ты одна, да и тебе тоже некогда.

— А ты… — Ирка чуть смутилась. — Ты тачку купи…

— Тачку?!

— Ну, да… Магнитофон то есть…

— А зачем?!

— Зачем? Записи достанешь, вот и прибьется к тебе какая-нибудь компания. Сечешь? Да с хорошей тачкой, пусть у тебя хоть все ресницы повыпадут, все равно без компании не останешься…

Магнитофон Вике купили…

В субботу отец съездил в комиссионку на углу Марата и Разъезжей и привез оттуда черный с иностранными надписями кассетник.

Оставшись вдвоем с магнитофоном. Вика осторожно потрогала прохладные черные клавиши. На клавишах от Викиных пальцев оставались сероватые, быстро тающие дымки.

Осторожно Вика нажала на клавишу, и из черной глубины динамика рванулась на нее музыка, даже скорее не музыка, а нечто напористое, властное… И только мгновение, короткое мгновение раздумывала Вика, не зная, как ей сейчас быть, это властное и напористое уже захватило, смяло ее, и Вика — впервые за последние месяцы — блаженно прикрыла глаза, безраздельно отдаваясь во власть рвущейся из динамиков стихии.