Пётр Алешковский - Владимир Чигринцев

— Значит, так, — начал с ходу Николай, — лейтенант подбросит в гостиницу, оттуда позвоним в Щебетово, Валентин завтра нас заберет. А насчет машины не дури, пара пустяков, как я понял, — дешево починим, чай, не чужие теперь. — Он загоготал грубо и весело.

— Как с документами быть, может, вернешь? — поражаясь своей наглости, спросил вдруг Воля.

— Завтра в десять на комиссию к начальнику ГАИ — права буду обязан передать ему, — официально отчеканил лейтенант. — Может и штрафануть, а может и в Москву отослать — у майора не заржавеет!

— Брось, командир, свои люди — сочтемся, было бы за что, — намекнул Николай.

— Было бы за что, я б с вами не так разговаривал, все, ничем не могу помочь, — отрезал офицер.

Воля не стал обострять отношения.

— Вопрос, я понимаю, решаемый? — спросил вроде невзначай.

— Все решается, — многозначительно заметил Доронин. — Обратись к Лехе со стоянки, но я тебе ничего не говорил, ясно? А теперь поехали. — Лейтенант встал, даже помог Николаю допрыгать до машины.

Кое-как уместились, отчалили. Радость боролась в Чигринцеве с дикой усталостью, Воля успел только подумать, что вот же как складывается — люди попадаются на редкость хорошие, и это было начало сна.

Доронин домчал быстро, растолкал, выгрузил в серых еще сумерках, пожал на прощанье руки.

— В десять, не проспи, а то пошлют в Москву — здесь это быстро делается, усвоил?

Воля замотал головой, проморгался. Белая «восьмерка» уже заворачивала за угол двухэтажной гостиницы.

Гостиница была старая, как все в этом городке. В стойке администратора имелось полукруглое окошечко, в коем сама мать-командирша с крашеными волосами цвета поблекшей меди изображала кукушку с сельских ходиков. Лихой разрез с финтифлюшечками на платье выставлял напоказ повидавшую жизнь, любвеобильную грудь. Она глядела на них, силясь сообразить, какое выражение придать уставшему за смену лицу. Из подсобки выпорхнула горничная помоложе, с бюстом размера на три-четыре меньшим, чем у начальницы, что, вероятно, полагалось по статусу. Платье тут было скромнее, но с идиллическим бантиком. Вздернутый носик и глазки, полные беспричинной веселости, намекали, что жизнь она знает, но не так еще глубоко. Вслед за ней из комнатки вышел кавказец с мягким копченым лицом в ярко-зеленой рубашке с устаревшей этикеткой «Монтана», вельветовых брюках со стершимся блеском и дымящейся большой чашкой чаю, указующей, что он тут свой, укоренившийся, как кассовый аппарат на столе.

Кавказец вошел в холл, по долгу постоянного обитателя задал наводящий вопрос: «Надолго к нам пожаловали?»

Пока Воля живописал аварию и все происшедшее, он, держа на весу парящую чашку, не перебивал, тактично давая выговориться. Женщины навострили уши, слушали затаив дыхание.

— Мальчики, бедные, расхренакало вас, — участливо подвела итог администраторша. — Ну ничего, главное — живы, счас мы вас оформим.

— Сели их, Рая, в четырнадцатый, там сегодня убирались, — посоветовал кавказец и побрел по коридору — выведав новости, убедился, что приезжие никак интересовать его не могли.

Рая-администраторша забрала паспорта, сама заполнила анкеты, прогнала горничную Надю инспектировать номер — словом, развила кипучую деятельность, выказывая неподдельное, горячее женское участие в их судьбе. Николай дохромал до телефона и, на удивление, запросто дозвонился до Щебетова. Вышел повеселевший, доложил, что в двенадцать прибудет самосвал, и закричал уже на Волю на правах пострадавшего:

— Начальник, ты поить меня собираешься, а то сдохну от ран?

— Сотрясение же, куда тебе? — изумился Воля. Николай всем видом изобразил такое недоумение, что Воля разом осознал оплошность — ему и самому, по правде, сейчас мечталось забыться.

Рая, уловив настроение, профессионально подхватила под рученьки Николая и повела в номер. Надежда, чтоб не казаться лишней, захватила рюкзаки. Волю откомандировали в соседний, через подъезд, ресторан. Женщины умело вписались в компанию, Чигринцев, впрочем, не возражал. Николай, демонстрируя заинтересованность, уже деловито ощупывал командирский торс заботливой администраторши.

Ресторанное заведение погружено было в провинциальный интим. В вытянутом длинном зале, похожем на конский сарай с обшитыми вагонкой стойлами, сидела компания местных мафиков. Изрядно набравшись, они мрачно слушали жестяно-барабанный рок, пульсирующий из четырех углов помещения. Двое случайных посетителей в разных концах зала скромно допивали свое пиво. У темной сцены с составленными в угол остатками оркестра застыла оглушенная музыкой официантка. Появление Чигринцева не произвело на нее никакого эффекта, зато компания «деловых» проводила его шествие через зал тяжелым взором. Воля озадачил официантку, не преминув повеличать «лапушкой», та чинно поплыла на кухню.

Минут через двадцать подан был наконец заказ: две литровые бутылки дешевой «Суворофф-водки», батон хлеба, два жухлых болгарских огурца и большое блюдо жареной картошки, усыпанное мелкими черными котлетками, громко именуемыми бифштексом.

Компания оценила заказ вялыми, отрешенными взглядами, и Воля, вдруг почуяв вызов, поднялся и подошел к ним запросто с бутылкой в руке.

Извинился, объяснил положение вещей, попросил помощи в продаже битой машины, чтоб не выглядеть совсем уж навязывающимся нахалом. «Ребята» молча подвинулись, выделили чистый фужер. Воля разлил. Чокнувшись, молча выпили за знакомство. Затем, между прочим, поинтересовались маркой машины, ее состоянием. Лица за столом оттаяли ровно настолько, чтоб моментально снова заледенеть.

Водка, приятно согрев душу, развязала Чигринцеву язык, он допустил ошибку — назвал Доронина хорошим мужиком. Скулы присутствующих моментально затвердели.

— Слушай, парень, иди к себе в номер, а? — произнес сквозь зубы старший, лет тридцати с золотой печаткой на пальце. — Мы к тебе не вязались, верно?

— Ладно, ребята, что там, никак отойти не могу, — спокойно извинился Чигринцев.

— Имей в виду: Доронин самое «чмо» считается, шибко честный, кормиться не желает, — презрительно бросил тот, что сидел с краю.

— Ладно, без обиды, я пошел, — произнес Чигринцев, отваливая.

— Иди-иди, — донеслось вслед, но незлобно, пожалуй, с пониманием.

Спотыкаясь, с тяжелым блюдом на вытянутых руках, Чигринцев шел по коридору к номеру.

Перед дверью четырнадцатого встал, прислушался к хохочущим голосам и, чтоб долго не раздумывать, заколотил ногой. Будь что будет, решил, отвечая предостерегающему внутреннему голосу, нашептывающему что-то ненужное и вульгарное.

Компания поджидала, удобно расположившись на двух кроватях, застеленных ярко-оранжевыми покрывалами.