Джонатан Коу - Номер 11

УЭлисон имелось устройство, казавшееся мне в ту пору буквально волшебным. Называлось оно «айпод» и, хотя было лишь немного больше спичечного коробка, обладало способностью хранить тысячи и тысячи мелодий, так что его можно было повсюду носить с собой и слушать музыку – когда и где пожелаешь. Айпод был чудесно белоснежный, а в самом центре у него имелось колесико, которое щелкало, когда его покручиваешь кончиком пальца.

Несмотря на всю необъятную емкость айпода, Элисон, к моему неудовольствию, слушала только один альбом. Снова и снова, а когда сама не слушала, заставляла слушать меня.

– У твоей мамы хороший голос, – говорила я, вытаскивая из ушей немного липкие наушники и возвращая приборчик Элисон.

Честно сказать, песня, что Элисон включала для меня бог знает в который раз, мне не слишком нравилась. В те дни я, вопреки своей подростковости, увлекалась классической музыкой и моим любимым диском была запись «Реквиема» Форе.

– Она пела эту песню в «Топе» [3], – каждый раз напоминала Элисон.

– Да, ты говорила.

– И она вообще известная певица.

– Знаю. Ты меня просветила. Только (я давно собиралась ей это сказать, но не могла придумать, как бы выразиться потактичнее) …ведь это случилось уже давно, лет пять-шесть назад, да?

– Ну и что? – надулась Элисон и спрятала айпод в специальный мешочек. – Она и сейчас поет. Делает демоверсии и все такое. Никогда не поздно вернуться в игру.

Был поздний вечер, и мы сидели у подножия Черной башни, прижав спины к гладкой кирпичной кладке. Мы уже достаточно осмелели, чтобы бродить по окрестностям и возвращаться домой в глубоких сумерках. Чаще всего мы направлялись в сторону Вествуда, где успели освоиться, хотя нам, детям асфальта, было нелегко привыкнуть к мысли, что по этому громадному полю и лесу можно бродить совершенно свободно, руководствуясь лишь личными прихотями. Мы приходили сюда в на дежде снова увидеть Бешеную Птичью Женщину, о которой я рассказала Элисон, не скупясь на подробности, ее облик ни на йоту не стерся из моей памяти, несмотря на то, что с нашей встречи, весьма непродолжительной, минуло четыре года. По словам дедушки, она по-прежнему жила в Беверли, в большом доме, доставшемся ей после смерти той самой старухи в кресле-каталке. Ее настоящее имя было мисс Бартон.

– Вроде бы ее здесь не очень любят, – сообщила я Элисон. – Говорят, что дом не должен был перейти к ней. Бабушка считает, что с этим что-то неладно.

– Неладно? В каком смысле?

– Не знаю.

– А вдруг… вдруг она убила старуху? Чтобы заграбастать дом.

Как это похоже на Элисон, подумала я. Глупо и с перебором.

– Не мели ерунды, – сказала я, и Элисон умолк ла. Встревожившись, не обидела ли я ее, и не желая обрывать разговор, я добавила: – Да и птицы у нее больше нет.

– Значит, она сюда и не придет, – откликнулась Элисон и поднялась со скамьи: – Хватит рассиживаться. Пошли.

– Хорошо. – Я хотела посмотреть телевизор вечером, одну из моих любимых комедийных передач. – Кстати, уже почти девять.

– И одиннадцать на Корфу, – заметила Элисон. У нее не получалось быстро шагать, так что я вынуждена была подстраиваться под нее. – Время ложиться спать. Интересно, какой-нибудь из наших мам привалила удача?

– Удача? – не поняла я. – Но ведь они поехали туда не ради азартных игр или еще каких состязаний, а просто отдохнуть.

Элисон рассмеялась противным высокомерным смехом:

– Не прикидывайся, Рэйч. Даже ты не можешь быть настолько наивной. – И, поскольку вид у меня был все еще озадаченный, она продолжила: – Как по-твоему, зачем они рванули туда?

– Не знаю… Отпуск всем необходим время от времени.

– Они обе одиночки. И уже давно. Не врубаешься? Они за мужчинами туда двинули.

Это заявление ужаснуло и взбесило меня.

– Прекрати говорить гадости!

– А что я такого сказала?

– Заткнись, Элисон! Достала твоя болтовня.

– Ты живешь как во сне. Так нельзя!

– А ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

Лишь бы не разреветься, думала я.

– Еще как имею. И ничего такого в этом не вижу. Если твоя мама укатила на недельку за границу и перепихнулась там со смазливым греческим официантом, кому от этого плохо?

На несколько секунд мы застыли в угрюмом молчании. А потом я влепила ей пощечину, наотмашь. Она вскрикнула от боли, закрыла лицо ладонями, тогда я толкнула ее, и она упала. Затем я разрыдалась и ринулась в сторону нашего дома. Оглянулась я только один раз: Элисон так и сидела на пожелтевшей, поджаренной солнцем траве, поглаживая щеку и глядя мне вслед.

Комедийную передачу я так и не посмотрела, потому что, когда вернулась домой, дедушка смотрел политическую программу по другому каналу. То, что ему показывали, его очень злило, и чем больше он злился, тем сильнее его притягивало к экрану. В программе обсуждали незаконную транспортировку людей и подневольный труд в сегодняшней Британии. Ни о том, ни о другом феномене я прежде не слыхивала и, когда ведущий заговорил о рабочих-мигрантах, существующих на положении «рабов», не знала, что и думать. До сих пор при слове «раб» в моем воображении возникали древнеримские галеры, закованные в цепи рабы на веслах и полуголые мускулистые надсмотрщики, что ударами хлыста подгоняют гребцов. Однако сюжет этой программы вырисовывался не менее суровым: рассказы строительных и сельскохозяйственных рабочих, все как на подбор – о том, как их заставляют вкалывать от зари до зари и ютиться по двадцать человек в одной комнате в загаженных квартирках, подействовали на меня удручающе.

– Позорище! – бубнил дедушка, но не успела я вслух согласиться с ним, как стало ясно, что он имеет в виду нечто прямо противоположное. – Недели не проходит, чтобы Би-би-си не скармливала нам эту левацкую дурь. Если латышам и литовцам не нравится работать в Британии, пусть ищут работу у себя дома. Ты в курсе, что в Селби открылся магазин, где торгуют только польской едой?

Полагаю, вопрос был адресован бабушке, но она уже вышла из гостиной. Впрочем, аудитория деду и не требовалась, я тихонько выскользнула вон и поднялась в спальню. Элисон еще не вернулась, и я бы забеспокоилась, но неутихающая обида лишила меня чуткости.

Должно быть, я сразу уснула. Когда я почувствовала, что меня трясут за плечо, между шторами и стеной просачивался синеватый сумрак. Я с трудом разлепила глаза. И конечно, надо мной стояла Элисон.

– Что? Что ты делаешь? Я спала.

– Да, но это важно.

Нехотя я села в кровати. Потрясла головой, просыпаясь, и тут заметила, что Элисон бьет мелкая дрожь.

– Что с тобой?

– Я видела его, Рэйч, – ответила она придушенным голосом. – Там, в лесу, только что.

– Видела кого?