Кармело Сардо - Сорняк

Всюду, где Грассонелли оставлял свой след, я появлялся с микрофоном и записной книжкой, чтобы рассказать о его жертвах, их жизни и смерти. А он потом смотрел репортаж из дома.

Наши судьбы пересекались начиная с того вечера, который круто изменил его жизнь.

Речь идет о событиях 21 сентября 1986 года. Было последнее воскресенье знойного сицилийского лета. Я шел в кино с подругой. Кинотеатр находился позади бара “Альбанезе”, в начале главной улицы Порто-Эмпедокле, – местные семейства приходили сюда полакомиться мороженым, сидя за столиками, выставленными прямо на тротуар. Сеанс начинался лишь в половине девятого, у нас с подругой было в запасе время, и я подумал, а не взять ли по холодному десерту. Но, когда мы подъехали к бару со стороны виа Рома, дорогу преградил полицейский патруль. Нам приказали возвращаться обратно.

Я представился полицейскому и спросил, что произошло.

“Массовое убийство!” – быстро ответил он.

Я передумал идти в кино, отвез подругу домой и поспешил к Порто-Эмпедокле.

Перед баром было настоящее поле боя. Перевернутые столики, разбитые вдребезги бутылки и стаканы. Кровь, перемешанная с растаявшим мороженым. Накрытые простынями истерзанные тела.

Шесть трупов. Четверо из них были главной мишенью: Джузеппе Грассонелли – старый глава семейства, его бедовый сын Джиджи и двое друзей семьи – Сальваторе Туттоломондо и Джованни Маллия. Еще две жертвы – Антонио Морреале и Филиппо Джеббия, которым не исполнилось и тридцати и которые не сегодня-завтра собирались сыграть свадьбу, просто очутились в неподходящее время в неподходящем месте, как сказал кто-то ради красного словца, нелепого в данном случае. Летним вечером любой из нас может оказаться за столиком бара и есть мороженое.

Уже на следующий день в криминальной хронике была выдвинута убедительная версия происшедшего: бойня устроена “Коза Нострой”, решившей проучить Грассонелли, которые чересчур высоко задирают нос.

Тогда мы не располагали всеми необходимыми фактами. Еще не настало время раскаявшихся мафиози, которые раскрыли бы истинные причины кровопролития.

Джузеппе Грассонелли-младшему на тот момент было лишь двадцать лет, и он шагнул навстречу своей чудовищной судьбе. Представьте только: на глазах у двадцатилетнего парня расстреливают деда, в котором тот души не чаял, любимого дядю, кузена, к которому Джузеппе был сильно привязан, и в довершение всего парень узнает, что его самого тоже хотели убить… Он не знает, кто враг и почему происходят расправы. Вряд ли его бурная, бесшабашная молодость, склонность к мелким преступлениям и хулиганству послужили почвой для убийств, которые Грассонелли совершит в будущем. Итак, Джузеппе годами бьется над вопросом, почему в тот вечер стреляли и в него. Один раз, два, пять, десять раз. Пули задевали его лицо, волосы, в то время как он, оцепенев от страха, не понимал, что происходит.

Ни один следователь, ни один журналист – никто, кроме наемных убийц, не знал, что в тот вечер на прицеле был также он. Никто не знал, что, спасаясь бегством, он получил пулю в ногу из автомата Калашникова. Кое-как Джузеппе залечил рану, скрываясь у одного из родственников, и сразу уехал в Германию. Там он начал размышлять, копить сведения и тщательно готовить свою месть.

Он сам рассказал мне об этом двадцать лет спустя, когда наши судьбы вновь пересеклись и мы сидели друг напротив друга, лицом к лицу, и нас уже не разделял телеэкран. Только он и я в зале свиданий. Бывший безжалостный преступник и его “секретный агент” поневоле.

Грассонелли подробно изложил мне историю своей жизни, в которой события того злополучного вечера имели судьбоносное значение: страшная бойня навсегда въелась в память пропащего человека.

Джузеппе Грассонелли провел два десятка лет в тюрьме особо строго режима, и долгие годы заключения превратили его в того человека, каким он является сейчас: вот именно, понадобилось двадцать лет тюрьмы, чтобы он смог наконец довериться другому человеку и поведать свою историю, которую он не рассказывал никому, даже адвокатам, обязанным защищать его.

В двадцать семь лет он, полуграмотный, попал в тюрьму. Он начал учиться, читал много книг, защитил диплом по филологии и описал в книге свою жизнь, будто желая заклясть прошлое и навсегда покончить с событиями того далекого времени.

Сейчас Джузеппе Грассонелли с честью отбывает положенный срок. Пятнадцать лет особо строгого режима по второму пункту 41-й статьи, три года в одиночной камере, затем послабление согласно статье АS1 – статус особо опасного преступника. Но приговор к пожизненному заключению не предусматривает существенного смягчения режима.

Джузеппе Грассонелли – тот, кого на тюремном жаргоне называют “приговоренный к вышке”, то есть в терминах итальянского уголовного кодекса, к бессрочному пожизненному заключению, которое исключает временные отлучки из тюрьмы и прочие элементы свободы.

Эта книга – история его жизни.

[23]

Дела, несущие в себе зерно истины, не имеют конца. Помнишь, я сказал это в ответ на твои слова, что придет день, когда наш курс философии закончится? Тогда ты еще говорил, что мы больше никогда не увидимся. Я возразил: то, что содержит в себе зерно истины, никогда не закончится, а если закончится, значит, дело не было стоящим. Это также справедливо в отношении истинной любви и дружбы: если они иссякли, значит, были не подлинным чувством, а лишь его имитацией. Потеря или расставание – вовсе не конец пути. Потеря придает явлениям завершенность. Мы не должны забывать о том, насколько важны перерывы и паузы.

Мы – существа, чьи жизни в один прекрасный момент обрываются, однако жизнь вообще непрерывна. Итак, дорогой Джузеппе, я только что прочел твою книгу, и, по-моему, она никогда не исчезнет, поскольку стала частью меня.

Знаю, чего стоили тебе эти страницы. Ты их прожил. Да, Прожил, с большой буквы, ведь ты был там, пока записывал свои воспоминания. Ты словно прокрутил в уме киноленту, с точностью воспроизведя события, слова, места. Книга подобна фильму. Ты будто подсмотрел за прошлым через щелку из своей камеры пожизненного заключения. Ты по-прежнему живешь между семнадцатью и двадцатью семью годами – в том отрезке времени, который у тебя отобрали. Тебе не следовало тогда впадать в отчаяние и выбирать путь, который привел в тупик.

Помнишь, я сказал однажды, насколько сложно отнять у человека жизнь, поскольку он борется до последнего?

Ты согласился: убить, правда, сложно, но лишь до тех пор, пока сам не оказываешься на прицеле и не начинаешь бороться – отныне за свою жизнь. И выживает самая живая жизнь.