Мариам Петросян - Дом, в котором… [Издание 2-е, дополненное, иллюстрированное, 2016]

Просыпаюсь в душном и темном месте, трясясь от одолевших меня вопилок и от недостатка кислорода. Кто-то не очень умный соорудил «ночное гнездо» и засунул меня в него. Наверное, из лучших побуждений. Гнезда надо уметь строить, это в своем роде целая наука, сделаешь что-то не так — оно обрушится или придушит тебя невзначай. Тот, кто соорудил эту неумелую имитацию, о таких мелочах не задумывался. Поэтому на свет я вылезаю весь мокрый и полузадохшийся, и еще не успеваю вылезти целиком, как гнездо обваливается, придавив меня парой подушек.

Курильщик глядит в потолок. Будь он в моем гнезде, так бы там и помер, тихо и незаметно.

Лэри разливает чай. Рыжая соскребает что-то, присохшее к ее медведю. Спрашиваю, где Македонский.

— Ушел, — Рыжая поворачивает ко мне своего зверя с пуговичными глазками. — Стесняется.

Понятно. Застенчивый человек Македонский. А когда перестает им быть, лучше находиться по возможности далеко. Хотя на самом деле я так не думаю. И свою роль участника событий ни на что бы не променял. Влезаю на руины «гнезда». Так мне виден сидящий на полу Лорд. Сидит он, украшенный здоровенным фингалом, в обнимку с фляжкой Рыжей, и спивается себе под шумок.

— Говорят, ты бросил самодельную бомбу и разнес полкофейника, — доводит до моего сведения Лэри. — Сказал прощальную речь и швыранул ее. Я говорил, что нет у тебя никакой бомбы, но никто не верит. Говорят, я своих выгораживаю.

— Правильно, Лэри, всегда выгораживай своих. Так и надо. Как-никак — одна стая, это не шутки.

Он моргает.

— Но бомбы же не было?

Ощупываю шишку.

— Ты в этом уверен?

Он, конечно, не уверен. Сопит и скребет подбородок. Вернее, то место, где ему полагалось бы быть. Приготовлению чая эта задумчивость не на пользу, но внешность Лэри от нее выигрывает.

— А у Македонского со страху приключился приступ, — уже совсем расстроившись, продолжает Лэри.

— Ты спрашиваешь или утверждаешь? — уточняю я.

Он обиженно молчит.

Ложусь ничком и прищуриваюсь. Клетки пледа, как убегающее вдаль волнистое шахматное поле. Взлетная площадка для раскиданных по нему вещей. Футляр из-под очков — бронированный автомобиль, без дверей и окошек, расческа — плохо покрашенный, покосившийся забор, фуражка — летающая тарелка со значками-иллюминаторами. На редкость красивый и безлюдный мирок. Впрочем, не совсем безлюдный. Пускаю побегать по нему свои пальцы, чтобы немного оживить ландшафт. Одновременно с моей рукой на его поверхность снижается допотопная белая конструкция, из которой валит пар.

Голос Рыжей спрашивает, не болит ли у меня чего.

— Что-то ты вдруг очень распластался…

Сажусь и притягиваю к себе чашку.

— Я был в одеяльной стране. Такой тихой. Там обитают змеевидные гуманоиды. Розовые, слепые и довольно резвые. На каждый десяток приходится один коллективный разум. Среди змеевиков ходят легенды о том, что существует нижний ярус этого же мира, в котором у каждого змеюки есть свой двойник, только намного короче и почти неподвижный. Не все, конечно, верят этим слухам. Есть еще особо продвинутая секта. Ее члены считают, что общий разум объединяет не десять змеевиков, а двадцать, из которых десять — из нижнего мира. Но это уж совсем ересь. Члены этой секты, в целях расширения кругозора, употребляют запрещенные стимуляторы, так что в настоящее время они почти полностью истреблены, теми или иными способами.

Голова Лорда выныривает из-за кровати и водружает челюсть на ее край.

— Интересно, почему все твои сказки такие жуткие, Табаки?

— Потому что я сам жуткий. И разум мой порождает чудовищ. Кстати, если хочешь побыть «гласом божьим» для бедных «двадцатников», можешь попробовать к ним обратиться. Только учти, что они глухие.

Лорд, содрогнувшись, вперивается в свои пальцы, горсткой собранные под носом.

— Как же я к ним обращусь?

— Отстучи морзянку. Они поймут.

— Ну и разговорчики у вас, — возмущается Лэри, — Вы, что, опять меня морочите, да?

Лорд смотрит внезапно расширившимися глазами, в которых сплошь клубы «Погибели»:

— Ты сволочь, Табаки. Как я могу им что-то отстукивать, если я не разум для двадцати? Если я не соответствую их религии.

— Будешь ложным гласом. Что тут такого страшного?

— Ты! Это ты, лгун, вот ты кто! Измываешься над бедными…

— Ой, ой, ой, — стонет Рыжая, — как мне от вас худо! Ну можно ли быть такими чокнутыми?

— Это все Табаки, — оправдывается Лорд, указывая на мои пальцы, растопыренные на одеяле. — Он обманщик. И сотворил из себя кумира для этих …

— «Двадцатников», — подсказываю я.

— Вот именно.

— Это они надо мной издеваются, — настаивает Лэри. — Вечно так. Не знаю, за что. Меня тут сто лет не было. Пришел, и сразу…

— Вот, пусть Лэри к ним обратится, — осеняет Лорда. — Он вполне соответствует догмам их религии. Лэри, дружище, простучи послание, будь человеком. Скажи, что они близки к истине, если исключить недоделков, вроде нас с Табаки, и что мы разделяем их стремление к познанию тайн мироздания…

— Я уже верю в бомбу, — жалуется Лэри безразличному Курильщику. — Чем дальше, тем больше я в нее верю.

— Верь на здоровье, мне-то что, — Курильщик скашивает на Лога один недовольный глаз. — А азбуку Морзе ты знаешь?

— Какая, к черту, азбука!

— Тогда скажи об этом Лорду. Он от тебя отстанет.

— Стараешься, завариваешь им чай… А они…

— Они неблагодарные твари, — соглашается Курильщик. — Неблагодарные, нетрезвые и несимпатичные.

— Это он про нас, — переводит мне Лорд. — Все, что было сказано, сказано про нас. Ты ведь расслышал его слова, Табаки?

— Нетрезвые — это про тебя. И несимпатичные тоже. Вон какой у тебя фингал под глазом. Очень портит внешность, просто ужасно. Где ты его заполучил?

— Отбросило взрывной волной, — пьяно улыбается Лорд.

— Вруны, — продолжает Курильщик свой бесстрастный перечень. — Болтуны…

— А где Сфинкс? — спохватываюсь я. — Где он шляется, в то время как меня вовсю оскорбляют и порочат?

— Нас, Табаки, нас, — поправляет Лорд. — Сфинкс на похоронах. Думаю, это надолго. Если делать все по правилам… Они положили их в коробку, обернули черным бархатом…

Я соображаю, что речь идет о сгоревших граблях, и делается немного обидно за первоначальный испуг, а потом делается обидно, что не пригласили на похороны.

— Залили воском…

— А это еще зачем?

— Для надежности, — терпеливо объясняет Лорд. — Неужели непонятно. Слепой опасался, что их растащат на сувениры.

— И еще они все психи, — заканчивает список наших особенностей Курильщик.

От Курильщика отчетливо пахнет часами. Где-то на себе он их прячет после Могильника. Рано или поздно я до них доберусь. Например, когда он полезет купаться. Это немного утешает, но совсем слегка, ведь пока они живы-здоровы и незаметно сводят меня в могилу фактом своего существования. Мне нельзя жить вблизи от часов, это меня губит, но разве Курильщику объяснишь такую простую вещь? Он уверен, что я прикидываюсь. Я — прикидываюсь! Гляжу на него с укором, но он знай цедит свой чай и ухом не ведет. Наверное, чашка мешает ему различить мой укор.