Михаил Орловский - И пришел доктор...

— Я Вам приказываю, немедленно! — нижняя челюсть задребезжала, точно спущенная тетива.

Виктору Юрьевичу очень захотелось тут же послать командира по известным с детсада адресам, но вместо этого он удачно парировал:

— Матросам можете приказывать.

Продолжения беседы «знающий адреса» не видел смысла; и под бурные аплодисменты коллектива вышел, складно хлопнув входной дверью, пока командир, будто выброшенная на берег рыба, жадно хватал ртом воздух. Душа моего коллеги кипела от негодования, а высшее образование растерянно возмущалось: «Проучиться семь лет, чтобы снег загребать! Ну, уж, увольте».

По свежевыпавшему снегу Витёк добрался до дома. По дороге средней степени тяжести морозец щипал ему щёки и пытался забраться за меховой воротник. Противоположную улицу чистила снегоуборочная машина. Ей помогали три тепло одетых дворника. Фуфайки их были распахнуты, изо рта валил пар. Проезжую часть, с матерчатыми кошёлками в руках, переходили две тётки. Военный ПАЗик вёз подводников в базу. Где-то выла собака. Жизнь вокруг Юрьича кипела, но он, отрешённый от мира, ничего этого не замечал.

Только Витёк переступил порог, как раздался телефонный звонок. Промелькнувшая мысль в голове, что это командир, тут же была отвергнута раздавшимся в трубке приятным женским голосом. Но, тем не менее, командира раздавшийся звонок касался напрямую. Голос любезно сообщил, что сторонника приказов увезли с сердечным приступом. В госпиталь.

Возможно, данному начальнику стало стыдно, что он накричал на Юрьича, вот его и прихватило. Так может подумать читатель, который видел военных только на картинках. На самом же деле, это ослабленный алкоголем, никотином и другими недобрыми излишествами организм не выдержал эмоционального всплеска гнева, отчего и перестал гонять тёплую кровушку по большому и малому кругам кровообращения.

Поскольку мой товарищ, как и большинство морских врачей, незлопамятный, то он сразу же собрался и пришёл навестить любителя уборки улиц. Слава Богу — это оказался не обширный, крупноочаговый, инфаркт миокарда. Товарищ мой лично в этом убедился, взяв в руки электрокардиограмму и не обнаружив там кошачьей спинки или патологического зубца «Q», продолжительность которого при этом составляла бы три сотых секунды и более.

Витек мигом (а может и быстрее) сбегал в аптеку и прикупил современных лекарственных препаратов. Попутно зашёл в магазин, взяв там фруктов, с имеющимися в них микроэлементами и электролитами, столь необходимыми не только повреждённым кардиомиоцитам, но и всему сердцу в целом.

Посидели они с командиром, поговорили за жизнь, попересказывали друг другу весёлые морские байки и специфичные армейские анекдоты, славящиеся своей плоскостью, благодаря чему они легко усваиваются и сотнями укладываются в черепушечке. Про расчистку снега больше никто из них уже не вспоминал, как будто всё случившееся было не более чем страшный сон.

А этот белый виновник всего происшедшего спокойно падал и падал на земной покров, создавая свой собственный неподражаемый живописный ландшафт. Близилось Рождество Христово. Жизнь продолжалась.

И у меня эта самая жизнь тоже продолжалась. Всё в ней текло, всё менялось. Местами, даже, бурно кипело. Про такую кипучесть мне и хотелось бы Вам поведать.

Один раз, будучи старлеем (старшим лейтенантом), попал я служить начмедом в одну крайне хорошую часть. Реально попал, по полной программе. Если не верите, то могу показать документы с печатями и угловыми штампами. А, Вы не верите, что части хорошие бывают? Читайте дальше. Это «факт».

Ну, вот. В части меня сразу горячо полюбили. Особенно начальник одного из подразделений. Фамилия его была не то Хавченко, не то Хамченко, одно из двух (как Вы уже успели заметить, на фамилии я не очень).

Хавченко. Он же « Тюфяк». Он же «Харя». Характер прескверный. Интеллект безвозвратно потерян. Приземист, чопорен, тормознут. От того, что постоянно курит, изо рта разит трупным запахом. Пьёт систематически. Любит порку и дешёвый трёхзвёздочный коньяк. Женат. Есть дети, но не от него, о чём сам не подозревает. Про такого говорят: «Инвалид без преимущественного права парковки». Должность: начальник подразделения. Звание — капитан II ранга.

И вот, он при каждой нашей встрече выражал мне своё глубокое почтение. То интересовался, почему я всё время такой довольный (а я слышал совет: «Улыбайтесь, это всех раздражает»); то переживал, как так получилось, что я заболел и оказался негодным к службе. А ещё больше Тюфяк переживал, что не является моим прямым командиром. Видимо потому, что мог бы тогда ближе заниматься моими проблемами, вследствие чего служить мне было бы «легче», и тягостей оставалось меньше.

Но в декабре заветная карьерная мечта капдва осуществилась, и попал я временно к нему в подчинённые. Временно, так как не любило его высшее командование и на должность заместителя командира части поставило ненадолго.

Однажды, перед самым Новым Годом, случился у меня стресс. Или что-то отдалённо на него похожее. Захворал я. Тут необходимо сделать лирическое отступление. Дело в том, что военнослужащий моряк, заболев, обязан доложить об этом факте начальству. И не сказано нигде, что он должен лично пребывать в части и писать рапорт. А начальники хотят, чтобы прибыл ты. И неважно, какое у тебя состояние. Хоть ты при смерти: будь любезен, доберись до части, доложи в письменном виде о болезни — и помирай на здоровье, сколько душе угодно. Был у нас случай… Военнослужащая, с высоким артериальным давлением, дошла до части и доложила о своём недуге на бумаге. А по дороге в госпиталь скоропостижно скончалась от нахлынувшего гемморрагического инсульта на крыльце приёмного отделения. И никто за это не ответил. Вот так.

Так вот. Заболел я весьма сильно и скоропостижно. Полярная ночь к тому же усугубляла моё щекотливое положение. Трое суток подряд я не мог уснуть. И так, и об косяк: не спится и всё. Я уже и до ста считал, и Пушкина вспоминал, а сон ко мне упорно не шёл. Тогда уже я сходил к невропатологу, взял небольшую кучку таблеток снотворного и, как Вы сами понимаете, приехать доложить о заболевании своём не смог. Правда, из последних сил я дополз до мобильника и позвонил в часть, чтобы они там, бедолаги горемычные, не суетились по поводу временного отсутствия захворавшего начмеда.

Но, товарищ Хамченко взволновался за меня и, пропустив вверенную службу, на следующий день навестил самолично. Увидев, в каком я нахожусь тяжёлом состоянии, и трижды прочитав справку от начальника неврологического отделения, он сказал, что знает, как я болею, как мне в настоящее время трудно и пообещал меня «вылечить». А чтобы при лечении я не чувствовал себя одиноко, он даже решил поступиться семьёй и заверил меня, что готов встречать все Рождественские праздники вместе со мной. Честно-честно. Представляете, какое самопожертвование?