Себастьян Фолкс - Там, где билось мое сердце

Я поймал себя на том, что частенько возвращаюсь мыслями к принятому мной в штыки совету Перейры. Что уж такого страшного в том, чтобы попытаться хотя бы выяснить, жив ли он вообще, Ричард Вариан? Я послал письмо на его имя в штаб полка и получил в ответ очень теплое письмо, чем был страшно тронут. Он писал, что пошаливает иногда сердце, но в общем-то здоров. И поскольку в ближайшее время никаких ветеранских встреч не предвидится, не могу ли я приехать к ним с Шейлой в Нортумберленд? Правда нам, старым воякам, в присутствии его жены придется выбирать выражения, но ничего, как-нибудь справимся.

В конце октября я прибыл на вокзал Кингс-Кросс, где сел на поезд компании «Бритиш Рейл». Долгие и откровенные излияния доктору Перейре определенным образом подействовали на мою психику: привычная настороженность, не отпускавшая меня после войны, вдруг исчезла. Ну, почти. Любопытство превозмогло все доводы, все сомнения. Билет я купил на утро, чтобы позавтракать в вагоне-ресторане, где пассажиры из первого класса могут торчать хоть до самого прибытия. Официанты в белых кителях подавали жареное мясо и жареные овощи и делали это с удовольствием, то принося, то забирая тарелки у плотно обосновавшихся за столиками клиентов. В Ньюкасле я пересел на другой поезд, потом от станции ехал на такси по шоссе, мимо живописных пригорков и лужков, поделенных каменными изгородями между овечьими фермами.

Шофер жаловался, что угольная отрасль нынче в упадке. У него и отец, и прадед шахтеры. Всю жизнь ломали спины на владельца шахты.

А я смотрел и смотрел на поблекшие уже холмы, чувствуя, как нарастает тревога, охватившая меня целиком, как только мы подъехали к глухой деревушке Вариана. Свернули, как было предписано, у паба на узкую улочку, оттуда добрались до развилки, где надо было взять влево, и по булыжной дороге направились уже непосредственно к серому каменному дому, к фасаду с колоннами. Слева были конюшни и хозяйственные постройки, справа пастбища и поля. У крыльца нас встретила овчарка, приковыляла на припухших от артрита лапах и завиляла хвостом.

Расплатившись с шофером, скорчившим обиженную мину, я толкнул входную дверь и вошел в холл. Сделав несколько шагов по каменным плитам, окликнул. Вскоре послышались шаги.

Из-за угла стены вышел седой человек с аккуратно подстриженными усами, в отутюженных брюках и темно-синем, с фигурной вязкой, пуловере, надетом поверх сорочки с галстуком. На меня глянули знакомые, почти черные омуты глаз.

— Роберт, очень приятно снова тебя видеть.

Он протянул мне руку. Я пожал ее. Но через секунду обнаружил, что крепко обнимаю Вариана, а он меня. Мы стояли так довольно долго. Не могу даже выразить, какие картины и события вдруг ожили, словно вызванные из небытия нашими сомкнутыми руками, нашими снова сошедшимися и безмолвно говорящими жизнями.

Мы выпустили друг друга, утерли слезы, слегка смущенные, особенно Вариан, я поменьше.

— Что же это мы стоим? Идем, познакомлю тебя с Шейлой. Сумку сюда определим, вот так. А ты, Шерпа, не путайся под ногами. Убирайся, я сказал! Роберт, нам туда. Как доехал?

Ланч был накрыт в продуваемой сквозняками столовой с изумительным видом на холмы. Шейла выглядела чуть старше мужа. Тот еще вполне нормально смотрелся бы на каком-нибудь солидном посту председателя или консультанта. А в ее движениях уже проскальзывала старческая суетливость.

— И сколько вы потом еще прослужили? — спросил я.

— Двадцать лет. В Германии, потом в Адене. Служилось там неплохо, но я скучал по ребятам, с которыми вместе воевал. Мне почти удалось уговорить Джона Пассмора остаться в армии, но очень уж его тянуло снова в школу. Директором стал.

— Предсказуемо. А когда вы вышли в отставку?

— Почти пятнадцать лет назад. А ты, Роберт, прославился в своей профессии. Читал твою книгу.

— Боже. Ох уж эта книга…

— Почему «ох», очень интересная, мне понравилась. А ведь было времечко, когда ты даже не был уверен, что вернешься в медицину. Все она, война.

— Я тогда вообще ни в чем не был уверен. Пришлось проделать долгий путь, чтобы стать признанным специалистом. Ходил в студентах лет до тридцати пяти.

Вариан улыбнулся:

— Вряд ли у многих твоих однокашников имелся Воинский крест?

Шейла проявила вежливое любопытство:

— Так вы награждены орденом?

— Незаслуженно.

— И где же вы отличились?

— В сражении у Меджеза, Тунис. Кто там действительно отличился, так это старшина взвода. Шентон. Этот орден нужно было дать ему.

— Его тоже потом наградили. Воинской медалью, — сказал Вариан.

— Как странно, что вы с Ричардом ни разу после войны не встречались, — заметила Шейла. — Были ведь встречи ветеранов.

— Мы уговаривали Роберта прийти, но он неизменно отказывался.

— Ну что мы все о войне да о войне, — сказал я, переведя взгляд на фотографии в рамках, расставленные на пианино. — И сколько же у вас внуков?

После ланча Роберт предложил пройтись. Я расспросил его про хозяйство, про фермерские дела, про детей, как у них дела, но довольно скоро мы вернулись к нашему общему прошлому.

— Помнишь дневник той молоденькой итальянки? — спросил Вариан. — Из которого я зачитывал тебе кое-какие странички, когда ты лежал раненый?

— Да, хорошо помню. Очень трогательный. Успешно отвлекал меня от гнусной действительности.

— Через несколько лет после войны я приехал в Анцио и нашел ее.

— Что?

— Я оч-ч-ень хорошо помнил место, где был наш «дортуар».

— От «дортуара» что-нибудь осталось?

— Ничего. Но поблизости построили деревню. Я зашел в местный бар, расспросил людей. Дневник ведь был подписан. Антония Каррапичано.

— Красивая фамилия. Но вроде бы не совсем итальянская.

— Отец Антонии сказал, что она финикийского происхождения.

— Если честно, совсем не представляю, где находилась древняя Финикия.

— Кажется, на территории нынешнего Ливана. Библейские города Тир и Сидон, это там. Так я вот о чем. Семейство вернулось на старое место, все были вне себя от восторга, когда я вручил им дневник. Особенно ликовала Антония, уже совсем взрослая барышня. Мы приехали вдвоем с Шейлой, они нас пригласили на ужин.

— А я никогда туда не возвращался. Ни в Анцио, ни в Тунис. Даже в Бельгию ухитрился ни разу не попасть.

Ричард повернуля ко мне и пристально на меня посмотрел. Лицо его было увядшим, в глубоких морщинах, усы совсем белые, только глаза прежние. Пронзительные, немигающие.

— Шейле это было интересно. И мне самому. Побывать там, где нас постоянно подстерегала гибель. Я иногда во сне все это вижу, скрывать не стану. И вот представь: приехали туда, а там обычное болото, поросшее молодыми сосенками.

— Мне больно было бы на это смотреть.