Себастьян Фолкс - Там, где билось мое сердце

Невозможно было втиснуть в книгу все случаи из моей врачебной практики, хотя каждый из них повлиял и на мое восприятие жизни, и на мое отношение к Луизе.

Когда я работал в клинике под Бирмингемом, как раз начался бум наркомании. В награду за долгие зимы в окружении неизлечимых сумасшедших мне разрешили в течение полугода ездить в Эдинбургский исследовательский институт. Там, несмотря на весьма скудные возможности, пытались выяснить, что происходит в мозгу героинового наркомана. Предполагалось, что под воздействием героина почти полностью блокируется префронтальная кора (участки мозга, ответственные за принятие решений и адекватное поведение). Но! Одновременно происходит колоссальный выброс дофамина — вещества, дающего ощущение удовольствия. У человека возникает неодолимая потребность испытывать блаженство снова и снова.

Ничего сенсационного в исследовании не было, но мне тогда вспомнилось и кое-что еще. Физиология секса. В самом деле, подумал я, чувство влюбленности и физического влечения тоже порождает сладкую зависимость. Я был потрясен сходством своей модели отношения к Луизе с моделью переживаний, испытываемых пациентами, страдающими мономанией. Позже этот термин был заменен на другой — обсессивно-компульсивное расстройство. Я предложил шотландским коллегам провести замеры серотонина у двух групп добровольцев: влюбленных и наркоманов. Но, к сожалению, на подобные эксперименты не нашлось ни времени, ни денег.

Безусловно, состояние любовной привязанности провоцирует изменения в мозгу. Они так же реальны, как «голоса» Диего, которому было не важно, что на самом деле их нет. Наука о мозге не особо рьяно занимается метафизическими проявлениями болезни и не очень-то рассчитывает на появление более совершенных сканнеров и прочих сверхчувствительных приборов, которые помогут разгадать тайны невидимых процессов и взаимодействий. Так что мне оставалось только размышлять о странностях феномена, который мы, люди, называем словом «любовь».

Это единственное чувство, ради которого мы готовы изменить свою жизнь. Никакому другому (если иметь в виду непредсказуемое воздействие химических реакций в мозгу) мы не позволяем лишить нас способности трезво оценивать ситуацию. Ни один психически здоровый индивид не решится кардинально изменить свою жизнь на почве зависти, ярости или отчаянья. Но мы готовы ринуться в любую авантюру, если нами движет «любовь».

Более того, иррациональные порывы влюбленных восхищают общество, которое им рукоплещет. Влюбленным предоставляют льготы, поскольку их помолвки, свадьбы, трудовые подвиги и смертная мука обусловлены мощным выбросом дофамина в организме. Все это очень странно, думал я. Возможно, мне просто хотелось верить, что мое исступленное обожание Луизы — лишь побочный эффект некорректного воздействия нейромедиаторов.

Подобные размышления в структуру книги совершенно не вписывались, и незадолго до отъезда я написал на эту тему статью и отдал ее в журнал, где меня уже печатали. К моему изумлению, опубликовали ее без единой купюры под крупным заголовком: «Любовь лишь людская выдумка». Эта фраза стала очень популярной. Какое-то время мне названивали сотрудники редакций и радиостанций, уверенные, что имеют дело с махровым рационалистом, который сводит все эмоциональное богатство человеческой жизни к синаптическим контактам. Пришлось терпеливо объяснять, что не на того напали и что я смотрю на мир более широко.

На ланч я обычно ходил в небольшой ресторанчик «Феликс», расположенный на площади в пятнадцати минутах ходьбы от моего жилища. Туда можно было забрести в любое время, заказать малосольную лососину с укропом или колбаски со специями. Пил я местное пиво, темное и довольно слабое.

Однажды я увидел проходившую мимо ресторана Анну из туристической конторы и машинально помахал ей. Анна остановилась и, наклонившись, посмотрела на меня через стекло. Я кивнул ей, приглашая зайти. Она разрешила угостить ее горячим шоколадом. Лицо у нее было бледным, под глазами залегли темные круги. Она спросила, как у меня продвигается книга.

— Книга продвигается. Я печатаю.

— Вы заранее, с самого утра, представляете, о чем будете писать?

— Иногда представляю. Когда хочу рассказать о чем-то конкретном или изложить какую-то теорию, но со своими поправками.

— С поправками?

— Да. Моя книга как раз о том, что многие представления, бытующие в нашей области, возможно, не совсем верны.

Она не спросила, какую «область» я имею в виду. Помешала ложечкой шоколад, развернула чашку ручкой от себя и обхватила ее обеими ладонями.

— А когда не представляете? — спросила она.

— Сижу и жду. Если никаких идей нет, начинаю записывать все, что придет в голову. Я уже понял, что надо писать хоть что-то, иначе нужных мыслей не дождешься. Важно настроиться, расписаться.

— Ясно.

Она посмотрела в окно. Она всегда словно что-то высматривала вдалеке.

— Вы здешняя?

— Я? Нет. Приехала почти пять лет назад.

Мне было интересно побольше о ней узнать, но она отвечала нехотя, и я не стал рисковать.

— А какие у вас на сегодня дела?

— Пойду смотреть дома и квартиры для внесения в наш гостевой реестр.

— И где они?

— В разных частях города.

— Пешком будете ходить?

— Пешком.

— А можно мне с вами?

Сам не знаю, как эти слова сорвались у меня с языка.

— Ладно, но прямо сейчас, — сказала Анна очень серьезно, будто вообще не умела улыбаться.

Я расплатился, и мы вышли на холодную улицу. Шагала она быстро, я старался не отставать. Первой осматривали квартиру в сером многоквартирном доме. Лифт был сломан, и мы долго поднимались на четвертый этаж.

Квартира принадлежала пожилым супругам, которые собрались переехать в дом на окраине, а это жилье сдать.

Чувствовалось, что им уже пора на покой. Пока Анна осматривала квартиру, старик что-то щебетал, как потревоженная в клетке птица. Интонация была умоляющей, но догадаться почему, я не мог. Жена гремела на кухне посудой. Нас уговорили выпить черного чаю с очень крошливым печеньем.

Анна потом объяснила: она говорила им, что необходимо сделать ремонт и провести горячую воду. В тот день мы посмотрели еще три квартиры.

— А как вам живется в вашей комнате? — спросила Анна.

— Не люкс, конечно, — сказал я, — но там здорово.

— Я тоже так думаю. Я сама там жила в первое время.

— А сейчас где?

Она махнула рукой, показывая в сторону.

— Там, за кафедральным собором.

— Хорошая квартира?

— Конечно. У меня был большой выбор.

Уже стемнело, а я напечатал сегодня всего одну страницу. И даже на расстоянии чувствовал укор покинутой машинки.

— Можно мне и в следующий раз к вам присоединиться? — спросил я. — Приятно с кем-то пообщаться.